Новости
- 26 Января 2023, 09:00
- Прокуратура Санкт-Петербурга
Прокуратура г. Санкт-Петербурга в честь 80-летия прорыва блокады Ленинграда, а также в преддверии дня полного освобождения Ленинграда от фашистских захватчиков публикует очерки-воспоминания ветеранов-прокуроров, жителей осажденного города.
***
«Я прожил с матерью в Ленинграде все 900 дней блокады, и матери я обязан тем, что выжил в это страшное время. Если обстрел или бомбежка заставали нас на улице, мать закрывала меня своим телом, и много раз была ранена, а на мне не было ни одной царапины. В 1940 г. мать была назначена директором кинотеатра «Колизей». Когда наступило голодное время и еды практически не было, ходить стало тяжело, мы с мамой так и жили в кинотеатре, в ее кабинете. С наступлением холодов людей пускали в кинотеатр бесплатно. В зале было теплее. Так как водопровод в городе не работал, то я с мамой ходил за водой на Неву к Зимнему дворцу. Там были проруби. Люди были настолько голодны и ослаблены, что иногда ведро с водой перетягивало их в прорубь. Мы, дети, слышали, как взрослые говорили о том, что зиму надо пережить, а мы все равно победим. Помнится, как радовались взрослые и мы, дети, вместе с ними, когда по радио объявили о прорыве блокады. Это был праздник у всех. Осенью 1943 г. нам в школе стали в столовой выдавать салаты из капусты и моркови, но не много, по две столовые ложки, политые каким-то маслом. Первые витамины. В школе на верхнем этаже находился большой спортивный зал. Нас собирали в этом зале. Вдоль стен стояли топчаны. Ребятам младших классов давали по полстакана дрожжей, а страшим — по целому. После этого мы ложились на топчаны и, как правило, засыпали. Весной 1943 г. ребята с нашего двора бежали в Летний и Михайловский сад, а также на Марсово поле собирать крапиву и лебеду. Мать варила из этого суп. Когда по Неве пошла корюшка, мы, ребята, бежали к Лебяжьей канавке у Летнего сада и ловили корюшку сачками. В блокаду корюшку рыболовный флот не ловил, и ее было много. Вот тогда мы наедались досыта.
В 1943 и 1944 гг. осенью мы, ребята, собирали желуди в Летнем и Михайловском саду. Мать жарила желуди, а потом молола их в кофемолке. Он был очень горький, но с сахарином пить было можно. Этот кофе поддерживал в нас силы.
Наша детская помощь нужна была взрослым, особенно, если во время бомбежек или обстрела засыпало бомбоубежище, где мы находились. В этих случаях взрослые проделывали в обломках небольшие отверстия, через которые мы, ребята, выбирались наружу и бежали искать военных, милицию или просто взрослых, показывая, где засыпаны люди.
После прорыва блокады директор и учителя школы, собрав нас в актовом зале, объявили нам, что мы, октябрята, обязаны помогать взрослым. Нам давали несколько лестничных клеток, которые мы обязаны были обходить ежедневно. Многие квартиры не закрывались, так как, закрыв дверь, обессиленные люди зачастую не могли ее открыть. Мы заходили в открытые квартиры и, если видели совсем обессиленных людей, бежали в жилконтору и говорили, где люди нуждаются в помощи.
Обходить квартиры должны были дворники, но обход они делали не всегда. Люди знали, что дворники часто занимались мародерством. Дворники, в основном, были или неграмотные, или малограмотные. У мертвых они забирали карточки, деньги, золото или серебро — если было, ценные вещи (в особенности из одежды).
Самые богатые люди в блокаду были дворники. У них всегда можно было купить хлеб и другие продукты. В нашем доме тоже был такой дворник. Когда мать попросила поставить нам в комнату буржуйку, он потребовал у матери ее каракулевую шубку, папину летную кожаную куртку на меху и золотые часы, которые мать очень берегла, так как это был подарок моего отца. Мой отец погиб в 1942 г. на Ленинградском фронте, защищая «Дорогу жизни». Нам нужно было тепло, чтобы выжить, мать отдала дворнику все, что он потребовал. «Буржуйку» он поставил и даже обложил кирпичом, благо много рядом было разбитых домов, где можно было взять кирпич.
Света не было, и мы пользовались коптилками. Они дымили, и в комнате стоял запах гари. «Буржуйка» нас очень спасала, можно было греться и что-то на ней варить.
Помнится, что в 1943 и 1944 гг., несмотря на тяжелые условия, взрослые устраивали для детей новогодние праздники в школах и Дворце пионеров. Были елки. Их привозили военные. В первых классах я учился хорошо, а потому получил билет на елку во Дворец пионеров. Был Дед Мороз и Снегурочка, игры и песни. В конце нам дали подарки. Они были небольшие, но мы радовались. В подарке были сухари, несколько кусочков сахара, несколько конфет и 2–3 окошечка шоколада. Позже мы узнали, что эти подарки для нас собрали солдаты и матросы Ленинградского фронта. А ведь эти продукты были частью их армейского пайка. Даже в такое время солдаты фронта думали о детях и старались сделать им маленький праздник.
Я видел два таких больших праздника — это день снятия блокады в январе 1944 года и 9 мая, день Победы. В день снятия блокады мы, все ребята, выбежали на лед Невы и впервые жизни увидели салют. Это была всеобщая искренняя радость. Люди смеялись, плакали, обнимали друг друга. Мы, дети, радовались вместе с ними. После снятия блокады по карточкам стали выдавать больше продуктов. В школе появились обеды (бесплатные). Взрослые и мы, дети, ходили гордыми за то, что отстояли свой город. Был еще большой праздник — в мае 1945 года — день Победы. Такого ликования я больше не видел никогда. Люди обнимали военных, целовали их, качали. Вечером был большой салют, а на Дворцовой площади танцы под военный оркестр. Гуляние было до утра.
В конце мая в школе нам объявили, что по Невскому на Дворцовую площадь пойдут солдаты Ленинградского фронта во главе с маршалом Говоровым, то ли для построения, то ли для парада. Наша, школьников, задача — обеспечить солдат водой. Из дома взять бидоны и чайники. Помню, что день был жарким. Солдаты шли в гимнастерках. Шинели были свернуты и переброшены через плечо. Колонна продвигалась очень медленно, так как ленинградцы останавливали солдат, обнимая их и целуя. Видя нас с бидонами и чайниками солдаты просили воды. Обращались примерно так: «Сынок, нет ли водички?», мы с радостью наливали им воду во фляжки или давали кружками. Солдаты прижимали нас к себе, поздравляли с победой. Каждый старался нам что-нибудь дать. Давали сухари, сахар или звездочку на память. Говоров ехал на коне, и мы с восторгом смотрели на него. Мы знали, что Ленинградским фронтом командовал он.
После снятия блокады мы, ребята, ринулись к Пулковским высотам. Искали трассирующие патроны и другие военные трофеи. Приезжали на трамвае — «американке», который ходил от Казанского собора до Средней Рогатки (там теперь памятник защитникам Ленинграда). Искали мы и землянки, в основном немецкие, отличали их от наших землянок по укладке. Если блиндаж был сделан из 5–6 рядов бревен, то это был эсэсовский блиндаж. Там можно было найти галеты, а повезет, так и банку тушенки. Нас ловили военные и отводили на КПП. Там нам давали хорошую взбучку, но найденную еду не отбирали, а найденные нами боеприпасы отбирали обязательно. Перед тем как нас отпустить, военные чаще всего угощали нас чаем с хлебом, намазанным американским повидлом. Отпуская нас, военные говорили, что если еще раз нас задержат, то сообщат в школу и родителям. Это нас сдерживало.
Город оживал от войны довольно быстро. Восстанавливались разрушенные дома и строились новые. Люди работали на восстановлении города с душой. Из земли в саду Дворца пионеров были вырыты Клодтовские кони. Когда коней везли по Невскому и устанавливали на Аничковом мосту, люди испытывали большую радость. Мы радовались вместе со взрослыми. Стали открываться музеи — Эрмитаж, Морской музей, Русский музей. Мы, блокадные ребята, старались попасть в каждый музей. Для нас каждый музей был открытием. Убегали даже с уроков. В школе тогда учились в два этапа: до семилетнего образования и до десятилетнего образования.
В 1944 г. в Ленинград вернулась труппа Александрийского театра, и моя мать поступила работать в театр на должность коменданта, ее хорошо знали артисты театра, так как 1932 г. в должности помощника директора, по заданию С.М. Кирова, она проводила основные отделочные работы к 100-летнему юбилею театра.
Работая в театре, я окончил школу и поступил в Университет на юридический факультет. Вероятно, сказались гены. Мой дед и прадед также были юристами. Работая еще в театре и, учась в университете, я пришел в прокуратуру города и попросился стать общественным помощником следователя. Меня взяли и прикрепили к старшему следователю прокуратуры по делам несовершеннолетних Олегу Васильевичу Прокофьеву. Он оказался не только высочайшим профессионалом, но и человеком большой культуры, такта и с огромной амплитудой знаний. Мне повезло. Я присутствовал на допросах, очных ставках, выезжал вместе со следователем на места происшествий, составлял процессуальные документы и т.п. Следователь учил меня и готовил к практической работе. Работа следователя очень сложная и разносторонняя. Работа с людьми, да еще с преступниками всегда очень сложна. На последнем курсе университета мой следователь-учитель сказал, что самое слабое место в работе следователя — это экспертиза. Я ушел из театра и поступил на работу в Ленинградскую научно-исследовательскую криминалистическую лабораторию на должность научного сотрудника. Стал изучать трассологию и баллистику. Моим руководителем был прекрасный ученый Михаил Григорьевич Любарский. Человек глубоких знаний в области криминалистики и высокого интеллекта. Через полтора года я сдал экзамен и получил звание эксперта-трассолога, а через год поступил следователем в прокуратуру Дзержинского района, где к тому времени прокурором района был мой учитель О. В. Прокофьев. Я рад, что выбрал эту профессию. Она зло не оставляет безнаказанным. Потом я работал следователем в прокуратурах Московского и Петроградского районов, прокурором в следственном управлении, заместителем прокурора Василеостровского района, а в дальнейшем меня назначили прокурором Красносельского района. На этой должности я проработал 10 лет, то есть два конституционных срока. После этого я снова стал работать прокурором в следственном управлении прокуратуры города. Приходилось выступать в качестве государственного обвинителя и в районных судах, и в городском суде. Так сложилась судьба блокадного мальчишки Морозова.
Мы, блокадные дети, а я прожил в Ленинграде все 900 дней, вначале узнали, что такое смерть и как она выглядит, а потом уже узнали, что такое жизнь. Блокадные дети никогда не были богатыми, но после войны жили весело и счастливо, никому не завидуя, и были рады, что остались живы. Мы, блокадные дети, остались живы потому, что за наши жизни в землю ложились солдаты нашей армии, ложились в землю наши отцы и матери, братья и сестры. Матери закрывали своими телами детей, принимая раны и смерть на себя. Мы, блокадники, помним их подвиг. Нынешнее поколение молодежи должно знать подвиги прошлых поколений, преклоняться перед ними и чтить их память. Ужасы и страдания людей, блокадников и детей периода 1941–1945 гг. никогда не должны больше повториться. Национализм и религиозный фанатизм в конечном итоге всегда будут приводить к фашизму, а это горе, унижение, страдание и смерть для многих народов.».
***
Владимир Сергеевич Морозов родился 1 июля 1936 г.
Учебу на юридическом факультете Ленинградского государственного университета совмещал с работой в Ленинградской научно-исследовательской криминалистической лаборатории в должности научного сотрудника.
С 1971 по 1996 гг. проходил службу в прокуратуре Ленинграда в должности следователя прокуратуры Дзержинского, Московского и Петроградского районов, прокурора следственного управления прокуратуры Ленинграда, заместителем прокурора Василеостровского района; два Конституционных срока возглавлял прокуратуру Красносельского района, был назначен на должность заместителя начальника отдела по расследованию особо важных дел и надзору за оперативно-розыскной деятельностью. В связи с реорганизацией отдела был назначен старшим прокурором отдела по надзору за следствием, дознанием и оперативно-розыскной деятельностью.
В 1996 г. Владимир Сергеевич Морозов уволен в связи с уходом на пенсию. Старший советник юстиции Владимир Сергеевич Морозов за добросовестный многолетний труд был награжден медалью «Ветеран труда». Генеральным прокурором Российской Федерации за продолжительную и безупречную службу в органах прокуратуры был награжден медалью «Ветеран прокуратуры» и знаком отличия «За верность закону» I степени. Житель блокадного Ленинграда.
Владимир Сергеевич умер 7 декабря 2018 г.
Прокуратура
Санкт-Петербурга
Прокуратура Санкт-Петербурга
26 Января 2023, 09:00
Воспоминания Владимира Сергеевича Морозова
Прокуратура г. Санкт-Петербурга в честь 80-летия прорыва блокады Ленинграда, а также в преддверии дня полного освобождения Ленинграда от фашистских захватчиков публикует очерки-воспоминания ветеранов-прокуроров, жителей осажденного города.
***
«Я прожил с матерью в Ленинграде все 900 дней блокады, и матери я обязан тем, что выжил в это страшное время. Если обстрел или бомбежка заставали нас на улице, мать закрывала меня своим телом, и много раз была ранена, а на мне не было ни одной царапины. В 1940 г. мать была назначена директором кинотеатра «Колизей». Когда наступило голодное время и еды практически не было, ходить стало тяжело, мы с мамой так и жили в кинотеатре, в ее кабинете. С наступлением холодов людей пускали в кинотеатр бесплатно. В зале было теплее. Так как водопровод в городе не работал, то я с мамой ходил за водой на Неву к Зимнему дворцу. Там были проруби. Люди были настолько голодны и ослаблены, что иногда ведро с водой перетягивало их в прорубь. Мы, дети, слышали, как взрослые говорили о том, что зиму надо пережить, а мы все равно победим. Помнится, как радовались взрослые и мы, дети, вместе с ними, когда по радио объявили о прорыве блокады. Это был праздник у всех. Осенью 1943 г. нам в школе стали в столовой выдавать салаты из капусты и моркови, но не много, по две столовые ложки, политые каким-то маслом. Первые витамины. В школе на верхнем этаже находился большой спортивный зал. Нас собирали в этом зале. Вдоль стен стояли топчаны. Ребятам младших классов давали по полстакана дрожжей, а страшим — по целому. После этого мы ложились на топчаны и, как правило, засыпали. Весной 1943 г. ребята с нашего двора бежали в Летний и Михайловский сад, а также на Марсово поле собирать крапиву и лебеду. Мать варила из этого суп. Когда по Неве пошла корюшка, мы, ребята, бежали к Лебяжьей канавке у Летнего сада и ловили корюшку сачками. В блокаду корюшку рыболовный флот не ловил, и ее было много. Вот тогда мы наедались досыта.
В 1943 и 1944 гг. осенью мы, ребята, собирали желуди в Летнем и Михайловском саду. Мать жарила желуди, а потом молола их в кофемолке. Он был очень горький, но с сахарином пить было можно. Этот кофе поддерживал в нас силы.
Наша детская помощь нужна была взрослым, особенно, если во время бомбежек или обстрела засыпало бомбоубежище, где мы находились. В этих случаях взрослые проделывали в обломках небольшие отверстия, через которые мы, ребята, выбирались наружу и бежали искать военных, милицию или просто взрослых, показывая, где засыпаны люди.
После прорыва блокады директор и учителя школы, собрав нас в актовом зале, объявили нам, что мы, октябрята, обязаны помогать взрослым. Нам давали несколько лестничных клеток, которые мы обязаны были обходить ежедневно. Многие квартиры не закрывались, так как, закрыв дверь, обессиленные люди зачастую не могли ее открыть. Мы заходили в открытые квартиры и, если видели совсем обессиленных людей, бежали в жилконтору и говорили, где люди нуждаются в помощи.
Обходить квартиры должны были дворники, но обход они делали не всегда. Люди знали, что дворники часто занимались мародерством. Дворники, в основном, были или неграмотные, или малограмотные. У мертвых они забирали карточки, деньги, золото или серебро — если было, ценные вещи (в особенности из одежды).
Самые богатые люди в блокаду были дворники. У них всегда можно было купить хлеб и другие продукты. В нашем доме тоже был такой дворник. Когда мать попросила поставить нам в комнату буржуйку, он потребовал у матери ее каракулевую шубку, папину летную кожаную куртку на меху и золотые часы, которые мать очень берегла, так как это был подарок моего отца. Мой отец погиб в 1942 г. на Ленинградском фронте, защищая «Дорогу жизни». Нам нужно было тепло, чтобы выжить, мать отдала дворнику все, что он потребовал. «Буржуйку» он поставил и даже обложил кирпичом, благо много рядом было разбитых домов, где можно было взять кирпич.
Света не было, и мы пользовались коптилками. Они дымили, и в комнате стоял запах гари. «Буржуйка» нас очень спасала, можно было греться и что-то на ней варить.
Помнится, что в 1943 и 1944 гг., несмотря на тяжелые условия, взрослые устраивали для детей новогодние праздники в школах и Дворце пионеров. Были елки. Их привозили военные. В первых классах я учился хорошо, а потому получил билет на елку во Дворец пионеров. Был Дед Мороз и Снегурочка, игры и песни. В конце нам дали подарки. Они были небольшие, но мы радовались. В подарке были сухари, несколько кусочков сахара, несколько конфет и 2–3 окошечка шоколада. Позже мы узнали, что эти подарки для нас собрали солдаты и матросы Ленинградского фронта. А ведь эти продукты были частью их армейского пайка. Даже в такое время солдаты фронта думали о детях и старались сделать им маленький праздник.
Я видел два таких больших праздника — это день снятия блокады в январе 1944 года и 9 мая, день Победы. В день снятия блокады мы, все ребята, выбежали на лед Невы и впервые жизни увидели салют. Это была всеобщая искренняя радость. Люди смеялись, плакали, обнимали друг друга. Мы, дети, радовались вместе с ними. После снятия блокады по карточкам стали выдавать больше продуктов. В школе появились обеды (бесплатные). Взрослые и мы, дети, ходили гордыми за то, что отстояли свой город. Был еще большой праздник — в мае 1945 года — день Победы. Такого ликования я больше не видел никогда. Люди обнимали военных, целовали их, качали. Вечером был большой салют, а на Дворцовой площади танцы под военный оркестр. Гуляние было до утра.
В конце мая в школе нам объявили, что по Невскому на Дворцовую площадь пойдут солдаты Ленинградского фронта во главе с маршалом Говоровым, то ли для построения, то ли для парада. Наша, школьников, задача — обеспечить солдат водой. Из дома взять бидоны и чайники. Помню, что день был жарким. Солдаты шли в гимнастерках. Шинели были свернуты и переброшены через плечо. Колонна продвигалась очень медленно, так как ленинградцы останавливали солдат, обнимая их и целуя. Видя нас с бидонами и чайниками солдаты просили воды. Обращались примерно так: «Сынок, нет ли водички?», мы с радостью наливали им воду во фляжки или давали кружками. Солдаты прижимали нас к себе, поздравляли с победой. Каждый старался нам что-нибудь дать. Давали сухари, сахар или звездочку на память. Говоров ехал на коне, и мы с восторгом смотрели на него. Мы знали, что Ленинградским фронтом командовал он.
После снятия блокады мы, ребята, ринулись к Пулковским высотам. Искали трассирующие патроны и другие военные трофеи. Приезжали на трамвае — «американке», который ходил от Казанского собора до Средней Рогатки (там теперь памятник защитникам Ленинграда). Искали мы и землянки, в основном немецкие, отличали их от наших землянок по укладке. Если блиндаж был сделан из 5–6 рядов бревен, то это был эсэсовский блиндаж. Там можно было найти галеты, а повезет, так и банку тушенки. Нас ловили военные и отводили на КПП. Там нам давали хорошую взбучку, но найденную еду не отбирали, а найденные нами боеприпасы отбирали обязательно. Перед тем как нас отпустить, военные чаще всего угощали нас чаем с хлебом, намазанным американским повидлом. Отпуская нас, военные говорили, что если еще раз нас задержат, то сообщат в школу и родителям. Это нас сдерживало.
Город оживал от войны довольно быстро. Восстанавливались разрушенные дома и строились новые. Люди работали на восстановлении города с душой. Из земли в саду Дворца пионеров были вырыты Клодтовские кони. Когда коней везли по Невскому и устанавливали на Аничковом мосту, люди испытывали большую радость. Мы радовались вместе со взрослыми. Стали открываться музеи — Эрмитаж, Морской музей, Русский музей. Мы, блокадные ребята, старались попасть в каждый музей. Для нас каждый музей был открытием. Убегали даже с уроков. В школе тогда учились в два этапа: до семилетнего образования и до десятилетнего образования.
В 1944 г. в Ленинград вернулась труппа Александрийского театра, и моя мать поступила работать в театр на должность коменданта, ее хорошо знали артисты театра, так как 1932 г. в должности помощника директора, по заданию С.М. Кирова, она проводила основные отделочные работы к 100-летнему юбилею театра.
Работая в театре, я окончил школу и поступил в Университет на юридический факультет. Вероятно, сказались гены. Мой дед и прадед также были юристами. Работая еще в театре и, учась в университете, я пришел в прокуратуру города и попросился стать общественным помощником следователя. Меня взяли и прикрепили к старшему следователю прокуратуры по делам несовершеннолетних Олегу Васильевичу Прокофьеву. Он оказался не только высочайшим профессионалом, но и человеком большой культуры, такта и с огромной амплитудой знаний. Мне повезло. Я присутствовал на допросах, очных ставках, выезжал вместе со следователем на места происшествий, составлял процессуальные документы и т.п. Следователь учил меня и готовил к практической работе. Работа следователя очень сложная и разносторонняя. Работа с людьми, да еще с преступниками всегда очень сложна. На последнем курсе университета мой следователь-учитель сказал, что самое слабое место в работе следователя — это экспертиза. Я ушел из театра и поступил на работу в Ленинградскую научно-исследовательскую криминалистическую лабораторию на должность научного сотрудника. Стал изучать трассологию и баллистику. Моим руководителем был прекрасный ученый Михаил Григорьевич Любарский. Человек глубоких знаний в области криминалистики и высокого интеллекта. Через полтора года я сдал экзамен и получил звание эксперта-трассолога, а через год поступил следователем в прокуратуру Дзержинского района, где к тому времени прокурором района был мой учитель О. В. Прокофьев. Я рад, что выбрал эту профессию. Она зло не оставляет безнаказанным. Потом я работал следователем в прокуратурах Московского и Петроградского районов, прокурором в следственном управлении, заместителем прокурора Василеостровского района, а в дальнейшем меня назначили прокурором Красносельского района. На этой должности я проработал 10 лет, то есть два конституционных срока. После этого я снова стал работать прокурором в следственном управлении прокуратуры города. Приходилось выступать в качестве государственного обвинителя и в районных судах, и в городском суде. Так сложилась судьба блокадного мальчишки Морозова.
Мы, блокадные дети, а я прожил в Ленинграде все 900 дней, вначале узнали, что такое смерть и как она выглядит, а потом уже узнали, что такое жизнь. Блокадные дети никогда не были богатыми, но после войны жили весело и счастливо, никому не завидуя, и были рады, что остались живы. Мы, блокадные дети, остались живы потому, что за наши жизни в землю ложились солдаты нашей армии, ложились в землю наши отцы и матери, братья и сестры. Матери закрывали своими телами детей, принимая раны и смерть на себя. Мы, блокадники, помним их подвиг. Нынешнее поколение молодежи должно знать подвиги прошлых поколений, преклоняться перед ними и чтить их память. Ужасы и страдания людей, блокадников и детей периода 1941–1945 гг. никогда не должны больше повториться. Национализм и религиозный фанатизм в конечном итоге всегда будут приводить к фашизму, а это горе, унижение, страдание и смерть для многих народов.».
***
Владимир Сергеевич Морозов родился 1 июля 1936 г.
Учебу на юридическом факультете Ленинградского государственного университета совмещал с работой в Ленинградской научно-исследовательской криминалистической лаборатории в должности научного сотрудника.
С 1971 по 1996 гг. проходил службу в прокуратуре Ленинграда в должности следователя прокуратуры Дзержинского, Московского и Петроградского районов, прокурора следственного управления прокуратуры Ленинграда, заместителем прокурора Василеостровского района; два Конституционных срока возглавлял прокуратуру Красносельского района, был назначен на должность заместителя начальника отдела по расследованию особо важных дел и надзору за оперативно-розыскной деятельностью. В связи с реорганизацией отдела был назначен старшим прокурором отдела по надзору за следствием, дознанием и оперативно-розыскной деятельностью.
В 1996 г. Владимир Сергеевич Морозов уволен в связи с уходом на пенсию. Старший советник юстиции Владимир Сергеевич Морозов за добросовестный многолетний труд был награжден медалью «Ветеран труда». Генеральным прокурором Российской Федерации за продолжительную и безупречную службу в органах прокуратуры был награжден медалью «Ветеран прокуратуры» и знаком отличия «За верность закону» I степени. Житель блокадного Ленинграда.
Владимир Сергеевич умер 7 декабря 2018 г.
