Кравцов Борис Васильевич - Генеральная прокуратура Российской Федерации

Родился 28 декабря 1922 года в Москве. В июне 1941 года окончил среднюю школу, а в августе призван в Красную Армию. Обучался в учебном саперном батальоне, затем в Одесском артиллерийском училище. После ускоренного выпуска в звании лейтенанта направлен на Юго-Западный фронт в 300 стрелковую дивизию 38 армии командиром взвода топографической разведки артиллерийского дивизиона. Вместе со своим дивизионом с боями отступал к Сталинграду, участвовал в окружении и разгроме фашистской группировки генерал-фельдмаршала Паулюса. Потом были ожесточенные бои в районе Запорожья, форсирование Днепра и десантирование на о. Хортица. Отбивая в составе десанта бесчисленные контратаки фашистов, получил осколок в плечо. И снова бои на I и 3 Украинском фронтах. 31 декабря 1943 года был тяжело ранен в ногу. В мае 1944 года за муже­ство и героизм, проявленные при форсировании Днепра, ему вручили в Кремле знак высшей воинской доблести - Золотую звезду Героя Советско­го Союза.

После войны окончил Всесоюзный юридический заочный институт. Работал членом линейного суда Московско-Окского бассейна, старшим ревизором Министерства юстиции РСФСР, на ответственных партийных должностях.

С января 1960 года он первый заместитель прокурора РСФСР, а с 1971 года - Прокурор РСФСР, в 1984-1989 годах - министр юстиции СССР. Впоследствии вице-президент Российской ассоциации Героев.

За 24 года службы в органах прокуратуры Борис Васильевич внес значительный вклад в укрепление законности и правопорядка в стране. Будучи 13 лет прокурором РСФСР, уделял много внимания совершенствованию стиля работы аппарата прокуратуры республики, повышению уровня руководства подчиненными прокуратурами, воспитанию достойных прокурорских кадров.

Его ратные и трудовые подвиги отмечены орденами Ленина, Октябрьской Революции, двумя орденами Трудового Красного Зна­мени, орденами Отечественной войны 1-й степени, Дружбы народов и многими медалями, в том числе «Ветеран прокуратуры», знаком отличия «За верность зако­ну» 1 степени. Он государственный советник юстиции 1 класса, Заслуженный юрист РСФСР, Почетный работник прокуратуры. В связи с 90-летним юбилеем награжден Почетной грамотой Президента Российской Федерации.

Один шанс из ста*

К каждому человеку, в каждую семью война вошла по-разному. Об этом много написано книг, снято филь­мов. Война сломала и привычный, стабильный ритм жизни моей семьи. Отец первым ушел на фронт. Я его провожал. Было это в жарком июле сорок первого. Из тарелки репродуктора, укрепленного на столбе рядом с пунктом сбора ополченцев, звучали слова, казалось, от­литые из металла: «Вставай, страна огромная...»

Когда пришла пора прощаться, отец обнял меня, на глазах у него заблестели слезинки:

- Не знаю, увидимся ли, сынок. Скоро и твой черед пойти на войну. Береги себя...

Вскоре я получил повестку из военкомата: предла­галось 11 августа 1941 года быть на сборном пункте у Белорусского вокзала. Брат Анатолий работал на во­енном заводе, его дома не было. Сестра Валя с мужем и ребенком жили отдельно. На вокзал провожала меня мама. Помню, она очень волновалась, так спешила, что два чулка надела на одну ногу. После войны этот эпизод мы с мамой часто вспоминали.

На привокзальной площади шумно, много людей. В основном молодежь призывного возраста и провожав­шие их родители, а точнее, родительницы. Для прощальных разговоров времени не было. Только успел я найти свою группу, как последовала команда «По машинам!». Грузовики, специально оборудованные для перевозки людей, повезли нас к месту посадки в эшелон.

Никто толком не знал, куда нас повезут по железной дороге. Но большинство склонялось к тому, что раз едем от Белорусского вокзала, значит, на запад, на фронт.

...Через несколько дней эшелон разгружался на стан­ции Чебаркуль в Челябинской области. Здесь распола­гались большие военные лагеря.

Два месяца мы были курсантами отдельного 910-го учебного саперного батальона. Жили в землянках, за­тем построили большие шалаши, накрыли их еловы­ми лапами, на лапах и спали. Условия были нелегкие-с утра до вечера земляные и строительные работы, во­енная подготовка - теория и практика. При серьезной физической нагрузке питание было довольно скудным однообразным - щи да каша. Тем не менее, я не помню случая, чтобы кто-то из курсантов пытался уклониться от работы. Почти не было среди нас и больных.

В конце сентября в расположение батальона прибы­ла специальная военная комиссия, и за несколько дней все курсанты были распределены по различным воен­ным училищам и школам. Те, кто имел полное среднее образование, получали направления в артиллерийские училища. Кто был без среднего образования, направлял­ся в пехотные училища, авиатехнические школы и т.д.

Я попал в Одесское артиллерийское училище имени М.В. Фрунзе, которое находилось в то время в городе Сухой Лог Свердловской области.

...Всю трехлетнюю программу, как нам было сказано, надо было освоить за семь-восемь месяцев. Тяжело? Да. Но возможно. Учились курсанты добросовестно, жад­но. Дисциплина и исполнительность были высочайши­ми. Понимали: война не потерпит недоучек.

...Шел апрель 1942 года. Позади десять месяцев жес­точайших сражений советских войск с немецко-фа­шистскими захватчиками. Завершилась битва под Мос­квой, развеявшая миф о непобедимости гитлеровской армии. Нам, курсантам училища, был показан докумен­тальный фильм о сражении под Москвой. Настрой у всех был боевой. В один из тех апрельских дней выпус­кников училищ собрали в городском клубе. Как толь­ко начальник училища генерал-майор Краснопольский произнес слова «Приказ Верховного главнокомандую­щего», в зале воцарилась тишина. Приказ гласил о при­своении воинского звания лейтенанта или младшего лейтенанта - в зависимости от результатов учебы - и указывалось, на какой фронт направляется та или иная группа выпускников. Я попал в группу лейтенантов, которая направлялась на Юго-Западный фронт. В шта­бе 38-й армии мне сказали, что служить буду в 300-й стрелковой дивизии - командиром взвода топографи­ческой разведки артиллерийского дивизиона.

До штаба дивизии, державшей оборону в районе украинского села Новый Бурлак, я шел пешком. Весна была в разгаре – густо зеленела у дороги трава, алели полевые цветы, на яблонях появилась завязь. Тихо и тепло вокруг. И, казалось, нет никакой войны. В лесу, где располагался штаб дивизиона, тоже тишина. Правда, порой неподалеку раздавались одиночные выстрелы и короткие пулеметные очереди.

Командир дивизиона капитан Бондарь и комиссар Родин приняли меня доброжелательно. Капитан предложил пообедать и отдохнуть с дороги. Я постелил на земле шинель, положил под голову вещмешок и сразу уснул.

К вечеру, приняв свой взвод, я уже отправился разведывать цели на переднем крае противника.

...12 мая в 6.30 на нашем участке началась часовая ар­тиллерийская подготовка: готовилось крупное наступ­ление советских войск. Как только орудия и минометы умолкли, пошли в атаку стрелковые подразделения при поддержке танков. Вскоре, однако, людей прижал к зем­ле плотный артиллерийский огонь противника. Насы­щенность огневыми средствами у врага на этом участке оказалась очень большой. Тем не менее, в течение 19 и 20 мая дивизия продолжала наступление. Немецкое командование, подтянув свежие силы, нанесло новый контрудар - настолько мощный, что нам пришлось отойти на восточный берег Северского Донца. К сожа­лению, назревал перелом в пользу фашистов. Утром 10 июня после интенсивного артиллерийского обстрела и бомбежки авиацией наших позиций пехота против­ника стала переправляться через реку. Сильно поредев­шие наши стрелковые подразделения получили приказ на отход.

...О лете 1942 года остались весьма грустные воспо­минания. По степным дорогам ползли машины, орудия, повозки, шагала пехота. Немецкие пикировщики чер­ными коршунами падали на беззащитные, по сути, ко­лонны. Горела техника, стонали раненые. Случалось, что не столь далеко, то справа, то слева, появлялись танки с тевтонскими крестами на броне. Они шли, опережая наши колонны, туда же - на юго-восток, на Сталинград, не обращая на нас внимания. Видимо, полагали, что мы и так никуда не денемся.

Связь между полками дивизии полностью наруши­лась. Каждый командир теперь мог рассчитывать толь­ко на себя, на свое умение и удачу. Так и сказал нам, офицерам, командир полка:

- Идите каждый, как умеет. Может, хоть кто-нибудь уцелеет. Если двигаться дальше скопом - все потеряем.

На карте он показал конечный пункт, где мы долж­ны были сойтись: место переправы через реку Дон. Мучительно трудным выдался наш путь. Двигались в постоянной тревоге, голодали. Населенные пункты по­падались редко. Иногда в селах и хуторах встречались нам красноармейцы, большинство без оружия. Они от­казывались следовать вместе с нами. При этом некото­рые прямо говорили, что воевать с такой силой (немец­кой армией) бесполезно и лучше добровольно сдаться в плен. Как известно, такие лица после освобождения их из плена нашей армией, наряду с другими пособниками врагу в период оккупации, привлекались к уголовной ответственности и, как правило, осуждались к различ­ным мерам наказания.

Все, что происходило вокруг, морально угнетало. Го­лову сверлили мысли: «Почему Сталин, Молотов, пра­вительство допустили такое?!» До сих пор перед моим взглядом серые от пыли лица, воспаленные от недосы­пания глаза. Часто меняем направление движения, пря­чемся, услышав гул моторов. Случалось, попадали в засаду. Немцы открывали довольно плотный минометный и пулеметный огонь.

...Надо было немедленно определиться, куда отходить, где укрыться. Счастье, что у меня сохра­нилась топографическая карта, и это помогло нам найти нужную дорогу к намеченному пункту сбора.

Наступил день, когда перед нами заблестела река Дон.

...Получив новую задачу, наш артиллерийский полк проделал марш-бросок и расположился в хуторе Плешаковский Еланского района Сталинградской области, а во время сильнейшей пурги 8 ноября подразделения полка заняли боевые порядки восточнее хутора Ягодный. На­чалась суровая, со снежными заносами зима. Окопав­шись в балке холодной донской степи, в плохо оборудо­ванных, в один накат блиндажах, мы подолгу сидели без дров и даже подчас без питьевой воды. За 25 километров по обледеневшей и заснеженной дороге с трудом достав­лялось на передовую все необходимое - от боеприпасов до дров. В таких условиях наша дивизия готовилась вы­ступить против 11-й пехотной румынской дивизии.

Хутор Ягодный - это сильно укрепленный узел сопро­тивления фашистских войск на Дону, где все было при­способлено к длительной и упорной обороне в условиях суровой зимы. Сам хутор представлял собой сплошное пепелище: только черные трубы торчали, как кресты на кладбище. Жители Ягодного были угнаны в Германию.

...Наступило долгожданное утро 19 ноября 1942 года.. Первые коррективы в де­тально разработанные планы внесла погода - над зем­лей поднялась плотная стена тумана. Артиллеристам это как бельмо на глазу: никакой возможности наблю­дать за результатами стрельбы. Остались на аэродромах и наши самолеты. И все же ровно в 7.30, как и намеча­лось, артиллерия дивизии и «катюши» начали артподго­товку. Вначале последовал пятиминутный огневой на­лет на передний край противника. Затем в течение часа артиллерия долбила заранее засеченные огневые точки. Завершающий десятиминутный артналет совпал с сиг­налом о начале атаки. Этот момент незабываемый. У многих на глазах были слезы радости.

В течение дня батальоны преодолели проволочные заграждения, но остановились перед второй полосой минных полей. Поставленная задача не была выполне­на. На рассвете 22 ноября после короткой артиллерийс­кой подготовки подразделения снова поднялись в атаку. К 14.00 они заняли хутора Ягодный и Бахмуткин.

19 декабря последовал разгром 11-й румынской ди­визии. Был пленен весь штаб во главе с командиром. Наши танковые группы, прорвавшись в тылы против­ника, бороздили донскую степь в самых разных направ­лениях, громили отходящие части, уничтожали резервы. Враги рассыпались по заснеженной степи, прятались по балкам, голодали, обмораживались. Офицеры срывали погоны и сдавались в плен.

Полки дивизии двигались колоннами в направле­нии города Каменск-Шахтинский.

...За три дня одолели более ста километров. Остановились на хуторе Верхнее-Вишневецком, в нескольких километрах от Северного Донца.

...В канун нового 1943 года части нашей дивизии сов­местно с другими соединениями 3-й гвардейской ар­мии примкнули к кольцу наших войск, окруживших немецкие войска под Сталинградом. Настроение было приподнятое. Чувствовали: отступлению больше не бы­вать!

...После упорных боев, в ходе которых обе стороны понесли большие потери, наша дивизия перешла к обо­роне. В ночь с 4 на 5 сентября мои разведчики донесли, что начался отход отдельных немецких подразделений к Славянску. Такими же сведениями располагали и дру­гие подразделения дивизии. Противник оставил село Крестище. Получилось, что это донбасское село, на подступах к которому так упорно сражалась наша дивизия, и где так много крови пролили наши гвардейцы, было освобождено без единого выстрела. Впереди - дорога на Запорожье.

...Нелегкая задача выпала 185-му стрелковому пол­ку и нашему второму дивизиону 132-го гвардейского артполка. В тяжелейших двухнедельных сражениях За­порожский плацдарм врага был ликвидирован. Наши войска полностью овладели городом и изготовились к прыжку через Днепр.

...Помимо других соединений и частей, внесших осо­бый вклад в успех операции, была названа и наша 60-я гвардейская Павлоградская стрелковая дивизия. Пос­кольку дивизия второй раз отличилась в боях с немецко-фашистскими захватчиками, ее наградили орденом Красного Знамени.

Но дальнейшим наступательным действиям серь­езно мешали вражеские войска, засевшие на острове Хортица. Гитлеровцы имели на этом острове, длиной в несколько километров, сильные укрепления, которые предстояло брать, форсируя глубоководную в своем нижнем течении реку. Эта задача стояла перед подраз­делениями 60-й гвардейской стрелковой дивизии.

Для артиллерийских разведчиков нашего дивизиона эти дни были столь же напряженными, как и предыду­щие. Со своими ребятами я уже который день изучал притаившийся, и, казалось, «неживой» остров. Пристроившись на чердаке поврежденного бомбежкой и артиллерийским огнем шестиэтажного дома, до рези в глазах подолгу всматривался в холмистую, кое-где покрытую рощамии кустарниками местность, в уцелевшие и полуразрушенные строения. Наносил на карту ори­ентиры, огневые точки и оборонительные сооружения врага, набрасывал цветными карандашами панораму видимой части острова и правого берега реки. Все три дивизиона артполка воздействовали огнем своих бата­рей на боевые порядки противника, ведя разведку це­лей пристрелку ориентиров.

...В штабе командир дивизиона сразу поставил задачу: «Приказано форсировать Днепр, произвести высадку на Хортицу. Ты с группой разведчиков и радистом пойдешь вместе со штурмовым батальоном. Будешь корректиро­вать огонь артиллерии». Командир дивизиона понимал, на что идут разведчики, и, будто извиняясь, добавил: «Мы поддержим вас. Дай только координаты».

Форсирование Днепра и штурм острова Хортица - незабываемые эпизоды для участников тех собы­тий. Сколько молодых парней, плывущих к берегам Хортицы, поглотили воды Днепра! Не об этих ли со­бытиях писал Александр Твардовский: «...не забудется оно: люди теплые, живые шли на дно, на дно, на дно...» Каждый из нас понимал: выжить может быть один шанс из ста. Но приказ есть приказ.

...Едва стемнело, спустились к берегу. Со мной несколько разведчиков и среди них Володя Мозгунов -лучший радист в дивизионе, светловолосый рязанский парень, неразлучный с шуткой и улыбкой. Рация у него работала безотказно, он ее буквально нянчил и берег, как самую заветную вещь.

В ночь на 25 октября десантники скрытно сосредо­точились на исходных рубежах, на берегу у водокачки. Сформирован первый десантный отряд. В него включи­ли пять стрелковых рот от 1-го и 2-го батальонов 185-го полка, нас - артиллерийских разведчиков, минометный и пулеметный взводы.

Отчалил первый понтон с пулеметчиками, за ним - второй со стрелками 6-й роты, третий с нами - ар­тиллеристами и минометчиками, потом остальные. Ни звезд, ни луны - плыли в полной темноте. Понтон не был виден, поэтому немцы стреляли из пулеметов на­угад трассирующими пулями. Проскочить бы опасную полосу! Хотя ведь и там, на острове, будет нелегко.

Вот уже угадываются очертания берега. Стали грес­ти сильнее. И вдруг толчок - сели на мель. Случайно выпущенная ракета осветила плывущие понтоны и наш неподвижный понтон. Молчаливый доселе берег пре­вратился в ад. Стрекот пулеметов, разрывы снарядов и мин создали для десантников почти непроходимую ог­ненную стену.

...Противник, впрочем, опоздал: десантники броси­лись в воду и, поднимая над головой оружие, средства связи, другое имущество, устремились к берегу вброд. Держа над головой рацию и карабин, рядом со мной бежал радист Мозгунов. Замыкающие отряды десант­ников еще преодолевали кипящую от разрывов реку, а на берегу уже гремело многоголосое русское «Ура!». Немцы не выдержали яростного натиска гвардейцев, отступили в глубь Хортицы, оставив пушку, несколь­ко пулеметов, в блиндаже - шнапс, консервы и даже на­градные знаки. Поначалу все шло, хоть и с немалыми трудностями, более или менее нормально. Разведчикам все обрадовались - и командиры, и бойцы. «О, длинно­рукие прибыли! (так в шутку называли артиллеристов). Вот это дело!».

Свой наблюдательный пункт мы разместили в за­брошенном блиндаже на нейтральной полосе. Вокруг росли могучие деревья, густые кустарники. Мозгунов быстро настроил рацию и вызвал левый берег. Стало веселее, когда услышали спокойный голос командира дивизиона. Я успел лишь доложить, что мы на острове вместе с пехотой. В эту минуту фашисты повели по по­зициям десантников шквальный минометный и пуле­метный огонь. Сложность ситуации заключалась в том, что в условиях непроглядной октябрьской ночи трудно было определить направление контратаки противника. Чувствовалось, что и немцы шли неуверенно, словно ощупью. Свой ответный огонь из всех видов оружия мы сопровождали громкими криками «Ура!». Это подейс­твовало. Контратака немцев была остановлена. Каждый понимал - затишье кратковременное. Враг постарается во что бы то ни стало сбросить смельчаков в Днепр. Я попросил левый берег ударить по пристрелянному ори­ентиру. Фашисты откатились. И снова атака.

Всю ночь пришлось корректировать огонь левобе­режных батарей, помогая пехоте отбивать наседающего противника. Всю ночь в эфире звучали команды: «Ори­ентир три, два снаряда, огонь! Прицел меньше два, огонь! Шесть снарядов, беглый огонь!». И так до рассвета.

За ночь пехотинцы восемь атак отбили. Мы с Мозгуновым, Хрисанфовым и Николаенко были в блинда­же: радист возле рации, я у входа, чтобы наблюдать, где разрываются наши снаряды. «Огонька, огонька добавь­те!», - просил я берег, и они добавляли. Враг нес от ра­боты наших батарей большие потери. На рассвете фа­шисты бросились в атаку в очередной раз. Очевидно, немцы засекли рацию: на полуразрушенный блиндаж обрушился минометный шквал. Вражеские автоматчики прорвались сквозь заградительный огонь, наш правый фланг был смят, командир ближайшей к блиндажу роты Кузнецов убит. Патронов у нас почти не оставалось.

И вот уже доносятся крики: «Рус, рус, сдавайс! Рус капут!». Заметив красномордого верзилу с пулеметом, стреляю из пистолета, отхожу в глубь блиндажа. Моз­гунов, не поднимая глаз, застыл возле рации. Он бледен, но спокоен, старательно держит связь. Оба понимаем, что сейчас с нами будет покончено: мы окружены, пат­ронов нет. Первым из осажденного врагом «маленько­го блиндажного гарнизона», как мы его окрестили, был убит Хрисанфов - пуля попала ему в голову, когда он пытался через бруствер траншеи посмотреть, что дела­ется там, за блиндажом. И тут же мы с Трегубенковым заметили ползущих к блиндажу фашистов. Решение воз­никло мгновенно. «Вызываю огонь на себя! Цель - наш НП!», - прокричал я радисту. Мозгунов передал коман­ду в дивизион. А по накату уже топали тяжелые сапоги. Наступали тягостные секунды ожидания: поняли или нет там, на левом берегу, выполнят ли просьбу? Тревожную мысль прервал оглушительный взрыв гранаты в проходе в блиндаж. В тот же миг ощутил острую боль в левом пле­че, подумал: только бы кость не задело! Увидев разбитую рацию, успокоил себя: а какая, собственно, разница...

Мозгунов ожесточенно покопался в рации, потом поднял ее, встряхнул и отбросил прочь. В этот миг мы услышали знакомый нарастающий свист. Стреляли наши! Два снаряда разорвались в нескольких метрах, третий попал в край бревен блиндажа. Поплыл, посы­пался песок, рухнула крыша. Наши орудия смолкли.

Очнувшись, я понял, что завален обломками с зем­лей. С трудом высвободил руки, вытащил из-под балок ноги, медленно приподнялся, попытался отряхнуться. Почувствовав слабость во всем теле, машинально при­сел на обломок балки и здоровой рукой стал растирать шею, грудь. Осмотрелся и вдруг обратил внимание на пронзительную голубизну неба. На левом берегу лаяли собаки. Тут же услышал звуки перестрелки, разрывов мин. Но немцев вокруг не было. Понял: на позициях нашей пехоты, левее от нас, продолжался бой. «Надо быстрее пробираться к своим», - подумал. Нельзя те­рять ни минуты. В трех-четырех шагах, неестественно откинувшись к стенке блиндажа, стоял Трегубенков, подпирая головой и плечами часть перекрытия. Он был мертв. Враги могли появиться здесь с минуты на мину­ту. Но не было видно Мозгунова. Оглядывая блиндаж, я услышал стон, доносившийся из-под завала. Бросился туда - к счастью, радист получил лишь небольшое пов­реждение. Наскоро перевязав раны, мы поползли к око­пам пехотинцев.

Гвардейцы, прижатые к воде, еще поддерживали проводную связь с левым берегом. Солдат-связист не­сколько раз крутанул ручку зеленого ящика и протянул мне телефонную трубку. «Фиалка на проводе», - послы­шался в трубке знакомый голос. Сразу объяснил, что я Кравцов, что у меня легкое ранение, и попросил пе­редать команду: «Данные для стрельбы те же. Открыть заградительный огонь!». Снова атакуют. Пушки били по наступающим цепям вражеской пехоты, не позволяя ей приблизиться к позициям наших бойцов. Враг, однако, тоже не оставался в долгу и вел ожесточенный огонь.

Боеспособными оставались несколько десятков че­ловек. Осколком перебило телефонный кабель. Мозгунова снова ранило. Он пополз ко мне, но получил еще одно ранение. (Позже он вместе с другими ранеными был отправлен на наш берег Днепра.) Со стороны рощи застрочил пулемет, а вскоре показалась цепь автомат­чиков: шли из глубины острова, пытаясь охватить наши позиции с двух сторон. В этот момент десятка полто­ра наших солдат стали выскакивать из окопов и, ска­тываясь вниз, устремились к воде. За ними с криком «Стой, назад!» рванулся замполит батальона. Большими прыжками я поспешил на помощь замполиту. Размахи­вая пистолетами, стреляя над головами бегущих, мы ос­тановили их почти у самой кромки воды. «Немедленно в окопы! Там спасение! Здесь же всех нас перестреляют, как куропаток, - вразумляли мы молодых солдат. - А ну не трусить! Слышите, там наши «старики» «Ура!» кри­чат? Вперед!».

Атаки врага повторялись методично и упорно. От­бивать их становилось все труднее. Положение было чрезвычайно напряженным. Патроны на исходе, гра­нат мало. А впереди еще часов шесть светлого времени. Боеприпасы берегли и, по возможности, подпускали противника на расстояние прицельного выстрела.

Никогда еще день не казался мне таким долгим. Мучила жажда. От пыли и дыма нечем было дышать. Последняя атака противника на острове, в отражении которой я принял участие, была особенно ожесточен­ной. Давали подойти немцам чуть ли не вплотную к пе­редней траншее и забрасывали гранатами. Офицеры, у кого еще были патроны, стреляли из пистолетов и авто­матов. В окопах оставалось менее трех десятков здоро­вых людей. Многие получили тяжелые ранения. Атаку все-таки отбили.

...К ночи на Хортицу, выше по Днепру, успешно вы­садился десант под командованием майора Чайки. На нашем участке началась эвакуация раненых. Артилле­ристов вместе с другими ранеными десантниками пере­правили на левый берег. Стало ясно, что наш десант был брошен для отвлечения внимания противника, чтобы дать возможность основным силам, пехотному полку майора Чайки, в другом месте форсировать водную преграду и захватить плацдарм: у войны свои законы, свои правила игры.

...31 декабря 1943 года дивизия заняла Владимировку. Разместились по хатам. Всем бойцам раздали новогодние подарки. Это был первый день, когда дивизион мог бы отдохнуть. Но немцы методично вели по селу артилле­рийский огонь. Я вышел во двор и пытался в бинокль разглядеть позиции противника. «Надо засечь цели и пе­редать координаты на 5-ю батарею», - подумал, но сделать ничего не успел: шагах в пяти разорвался снаряд. Неве­домая сила, словно ударом бревна, свалила на землю. Ос­мотрелся - вокруг никого. Попробовал встать - не могу, ползти - тоже. Позвал на помощь - ни души. Вокруг рва­лись снаряды. На мгновение возникло что-то похожее на видение - убитый лейтенант на шинели и девчушка-мед­сестра с бинтами в руке. Но эти мрачные мысли быстро прошли. Вскоре подбежала Аня, молоденькая санинст­руктор из 5-й батареи. Она разрезала ватную штанину и перебинтовала рану. Тут же подоспели разведчики, поло­жили меня на двуколку, чтобы везти в санбат. Подошли военфельдшер Демьяненко, Аня и старший лейтенант Иван Кравченко, который наклонился ко мне и, положив на плечо руку, сказал: «Борис, дорогой, держись! Лечись и возвращайся. Обязательно будем тебя ждать».

Поначалу меня перевезли во фронтовой запорож­ский госпиталь, где сразу же положили на операци­онный стол. Один из хирургов посмотрел на меня, на окружающих, на часы и сказал: «Ну что же, с Новым годом!». Потом - далекий армянский Ленинакан (ныне город Гюмри), опять операция. На этот раз на несколько часов. Там-то и извлекли у меня из бедра крупный ос­колок. Из госпиталя вышел только через четыре с поло­виной месяца, в мае 44-го года, с палочкой и справкой, подписанной начальником госпиталя, майором меди­цинской службы Погасяном.

Туда, в далекий тыловой госпиталь, мама присла­ла мне в апреле телеграмму, в которой поздравляла со званием Героя. Всегда буду помнить внимательное, за­ботливое отношение медперсонала госпиталя ко всем раненым. Перед выпиской администрация организова­ла для меня пошив новой формы, включая фуражку и сапоги. В этой форме я и приехал из госпиталя домой, в Москву.

...Высокую награду получал в Кремле. В Свердловс­ком зале нас собралось не менее пятидесяти человек. Вручал награды заместитель председателя президиума Верховного совета СССР Николай Михайлович Швер­ник. Получив знак высшей воинской доблести, я считал, что единственная моя дорога - военная. Вот подлечу ногу, брошу палку и пойду в Академию. Но мечта стать кадровым военным не сбылась. Пошел на другое поле битвы - борьбы за законность, за справедливость.

* Из книги Б.В. Кравцова «Записки прокурора. Воспоминания и размышления.М., Изд-во «Консалтбанкир»,2008.