80 лет победе - Прокуратура Приморского края

Сергей Владимирович Быков вспоминал: «1 июня 1942 года мне исполнилось 18 лет. И в этот день был выпускной вечер в школе, по случаю окончания 10 классов. А второго июня я получил повестку из военкомата о призыве меня в Красную армию.

Я направлен в Серпуховское авиа-техническое училище, которое в то время находилось в гор. Кызыл-Орда Казахской ССР. Многие юноши того времени, завороженные подвигами летчика-испыта­теля Валерия Чкалова, мечтали об авиации. Хотя это было и не летное училище, а техническое, я испытывал удовлетворение и гордость от сознания того, что буду обслуживать самолеты, что, в свою очередь, определяло значимость моих действий в предстоящих событиях.

Месяца через три это училище расформировали. Значительную часть курсантов направили на фронт, а имеющие среднее образование, среди которых оказался и я, были направлены в Ташкентское авиаучилище стрелков-бомбардиров, которое базировалось в гор. Чирчик Узбекской ССР.

Сознание того, что мне улыбается перспектива летать, духовно окрыляло. Но недолго длилась эта душевная эйфория. Месяца через полтора всех прибывших в это училище подвергли повторной медицинской комиссии на предмет пригодности здоровья для службы в летной авиации.

К моему глубокому огорчению, меня отчислили из училища по состоянию здоровья. Оказалось, что от 7-8 оборотов в крутящемся кресле у меня кружится голова и я теряю ориентацию в пространстве и координацию движений. Вывод – мой вестибулярный аппарат – это шлагбаум в летную авиацию.

Чтобы я не испытывал больше никакой эйфории, меня опустили на землю и направили в матушку-пехоту – в Ташкентское пулеметное учили­ще, которое находилось по соседству с вышеупомянутым авиаучилищем, а в октябре 1942 года оно было передислоцировано в г. Термез Узбекской ССР.

Город Термез, расположенный в 3–5 километрах от границы с Афганистаном, имел вид, характерный для крепостей в прошлом, что подтверждалось как наличием высоких и широких стен в ряде мест на окраине города, так и сооружениями внутри города. В пулеметном училище готовили командиров пулеметных взводов на базе станкового пулемета «максим». Это устаревшее, громоздкое и сложное по устройству орудие с водяным охлаждением ствола пулемета. Вес такого пулемета в собранном виде составлял более 30 килограммов.

Большие физические нагрузки, сильная жара летом создавали тяжелые условия для службы и учебы в училище.

Стрельбище училища находилось в нескольких километрах от города, на нем отрабатывались боевые стрельбы из пулемета, винтовок и метание боевых гранат.

При движении на стрельбище нам часто устраивали марш-броски с полной боевой выкладкой. Когда у тебя на горбу станок пулемета весом более пуда и температура воздуха в тени зашкаливает за 35 градусов, а на солнце, кажется, все сто, то приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы не свалиться с ног.

Были случаи, когда курсанты от тепловых ударов падали в обморок. Таких бедолаг укладывали на сопровождавшую нас санитарную повозку и оказывали медпомощь. Гимнастерка во время таких марш-бросков была мокрая от пота, и если её высушить на солнце, она принимала белесый вид от высохшей соли и упругость, характерную для белья, высушенного на морозе.

Во всех училищах, в которых мне довелось побывать, дедовщиной и не пахло тогда. В нашем взводе были представители всех среднеазиатских республик, украинцы, белорусы, ингуши, русские со всех уголков России. Был даже бухарский еврей по фамилии Сиянов. Каких либо недоразумений на национальной почве или неприязни друг к другу никогда не было.

Более того, я помню, как во время перекуров в свободное время русские ребята просили представителей других национальностей рассказать об их обычаях и традициях в быту. Те охотно соглашались. В ходе таких рассказов я ни разу не слышал от слушающих каких-либо неуважительных реплик или замечаний в адрес повествования рассказчика. Были только возгласы удивления или одобрения услышанного.

Во время пребывания в пулеметном училище месяца через три мне присвоили звание старшего сержанта, и я был назначен помощником командира взвода. Выполнение обязанностей помощника командира взвода было хорошей практикой работы с подчиненными с учетом их характеров и всех специфических условий армейской жизни.

В октябре 1943 года учеба в училище была закончена. Всем курсантам было присвоено звание младшего лейтенанта, а и они, в том числе и я, были направлены в действующую армию – на фронт.

На фронт ехали в товарных вагонах на нарах в два этажа. Запомнились станции, через которые проезжали: на Украине – Лозовая, Волноваха, Полтава, Мелитополь. При приближении к линии фронта на проселочных дорогах, идущих параллельно железной дороге, в дневное время были видны трупы убитых солдат.

Уже в непосредственной близости от прифронтовой полосы под вечер над эшелоном появился немецкий самолет. Поезд резко затормозил, подавая гудки, раздалась команда «воздух», и люди, как горох, посыпались из вагонов, ища убежище в складках и ямках земли, вжимаясь в неё возможно плотнее, интуитивно чувствуя, что только она может укрыть и спасти от смерти.

Когда стали падать бомбы вдоль эшелона, в непосредственной близости от меня рвануло и на меня посыпались комья земли, а там еще со свистом летела другая бомба, и казалось, что она непременно угодит прямо в темечко, которое ты интуитивно прикрыл ладонями, как будто они могли защитить от этой бомбы, в это время душа моя от страха переместилась со своего штатного места в сторону пяток и находилась там, пока не прекратилась бомбежка.

Сколько длилась эта бомбежка, сказать трудно, но казалось, что смерть долго витала у меня над головой. И когда это кончилось, появилось чувство облегчения и радости, что ты остался жив и невредим. Не каждый испытал такое чувство облегчения, как я. Были раненые и убитые.

Особенно я был поражен, когда на дне воронки от бомбы увидел кисть руки, на которой была знакомая мне наколка «Коля». Я узнал её и понял, что убит Николай, сосед по кровати в училище, а это то, что от него осталось. Понимаешь, что Коли нет, он убит, что это – свершившийся факт, и в то же время не верится, что его уже нет, кажется, что это какое-то наваждение и что пройдет немного времени – и все станет на свое место и будет так, как было до этого факта.

На какой конечной станции выгружались, не помню. Не помню и в какой населенный пункт добрались своим ходом.

Запомнилось, что прибывших построили, перед строем появился командир 671-го стрелкового полка майор Фурманов и стал обходить строй, спрашивая у каждого, принимал ли он ранее участие в боевых действиях.

Затем состоялось распределение по батальонам, ротам и взводам. Меня направили в пулеметную роту второго батальона этого полка командиром второго пулеметного взвода.

После пополнения полка личным составом полк в срочном порядке был переброшен на один из участков фронта для укрепления второй линии обороны. За неделю изнурительной работы днем и ночью были вырыты окопы в мерзлой земле и подготовлены позиции для пулеметов.

Когда положение на этом участке фронта стабилизировалось, наш полк перебросили на другой участок, где мы ночью, непосредственно на передовой, сменили другую часть, которую направили на пополнение и переформирование.

Линия обороны, которую занимал наш батальон, проходила недалеко от станции Липовец, и в тылу у нас оставалась железная дорога, идущая к станции. С рассветом немцы стали обстреливать наши позиции из минометов. Окопы были мелкими, и в них можно было передвигаться практически на четвереньках, поэтому работы по углублению окопов и обустройству пулеметных гнезд в срочном порядке проводились в основном в ночное время.

Активных боевых действий на этом участке фронта не было. Периодически то они нас обстреляют из минометов и орудий, то мы их обстреляем. Была такая позиционная война. Постреливали снайперы.

Пользуясь затишьем в боевых действиях, мы усиленно укрепляли свои огневые позиции. Строили блиндажи, благо, рядом находился лес. Одним словом, постигали азбуку фронтовой жизни и готовились к возможным попыткам немцев прорвать оборону на нашем участке фронта, о чем говорил наш командир батальона. И в подтверждение сказанного он ссылался на тот факт, что над нашими позициями стали часто летать немецкие самолеты на небольшой высоте.

В связи с этим родилась идея обстрелять самолет из пулемета. Нашли ось с колесом от разбитой телеги, соорудили углубленную ячейку для пулемета, вкопали ось с колесом, установили на колесе пулемет так, чтобы он не маячил выше бруствера окопа, снарядили ленты бронебойно-зажигательными патронами и стали ждать.

Дня через два, услышав шум самолета, я быстро бросился к нашей установке. Самолет летел на высоте примерно 300–400 метров. Взяв упреждение побольше, я дал длинную очередь с расчетом, что самолет напорется на пулеметную очередь. Самолет резко изменил направление и стал удаляться в сторону немецких позиций, плавно снижаясь.

Нам показалось, что за самолетом потянулся легкий дымок, но резкого изменения высоты не было в той стороне, куда летел самолет, так и не прогремел взрыв.

Над нашими позициями спустя дней десять вновь появился самолет, но уже на значительной высоте, и вести огонь по нему не имело никакого смысла.

Мы усиленно продолжали укреплять свои позиции. Капитально углубились в землю, выкопали ходы сообщения, подготовили запасные позиции. По всем ориентирам и опасным направлениям была произведена пристрелка. В землянках даже ставили печурки, приспосабливая для этой цели различные металлические емкости. Поэтому сковырнуть или прорвать нашу оборону было не так-то просто.

Где-то в конце февраля 1944 года на рассвете после обстрела орудийным и минометным огнем немцы атаковали наши позиции, но после непродолжительного боя, понеся значительные потери от массированного огня обороны, отступили. В этом бою, когда ранило двух бойцов пулеметного расчета, мне пришлось самому из пулемета вести огонь по наступающим. По утверждению комбата, противник осуществлял разведку боем…

На Украине зимы не очень холодные, часто бывают оттепели. Ночью мороз, а днем, если пригреет солнышко, начинает таять снег, и в окопах образуется грязь. От длительного пребывания в грязи обувь промокает, портянки становятся сырыми и ноги начинают мерзнуть. Солдатская находчивость подсказала – обзаводись второй парой портянок. Сырую пару портянок для сушки наматываешь на икры ног поверх одежды (через 4–5 часов она высыхает), а сухую пару наматываешь на ступни. Таким образом, за сутки раза 2–3 меняешь их местами.

Из-за длительного пребывания в антисанитарных условиях окопной жизни (месяцами не раздеваясь, не моясь, не меняя белья и всегда находясь в контакте с землей) заводились вши.

Их было так много, что они были не только в нижнем белье, но и в верхнем. Особую активность они проявляли, когда ты с мороза заваливался в теплую землянку.

Эффективным способом их уничтожения была такая процедура. Сняв с себя белье, в рубцах и швах которого сосредоточились паразиты для атаки на твое бренное тело, приложив рубец или шов белья к углу раскаленной печурки, протягиваешь его из конца в конец под треск лопающихся от высокой температуры вшей.

Таким образом, прострочив швы и рубцы своей одежды, ты на несколько дней избавлялся от паразитов.

С другой стороны, казалось бы, при том холоде, сырости и других «прелестях» окопной жизни неминуемо должны были царствовать простудные заболевания. Но как ни странно, ни я, ни другие, насколько мне помнится, не чихали, не кашляли и не болели ОРЗ.

В последних числах марта я и еще несколько младших офицеров нашей дивизии были направлены на курсы усовершенствования офицерского состава, которые находились при курсах младших лейтенантов 1-го украинского фронта и дислоцировались на тот момент в г. Киеве.

Поскольку эти курсы были детищем 1-го Украинского фронта, то их местонахождение постоянно менялось, так как они все время следовали за фронтом. Из Киева курсы перебазировались в г. Славута Ровенской области, потом в г. Рава-Русская (Западная Украина), затем в поселок Соколув (Польша) и наконец в г. Лигниц (Германия). Передвигались на своих двоих. Таким образом протопали всю Польшу с востока на запад. За один переход преодолевали расстояние в 30–40 км. «Матушка-пехота,100 км пройдешь и еще охота».

Я убедился, что можно 1–2 минуты спать на ходу, если в это время будешь держаться за какой-либо транспорт, например телегу, двигающуюся со скоростью пешехода.

Военный городок в г. Славуте, куда перекочевали курсы, однажды ночью подвергся бомбежке авиацией противника. Потерь личного состава не было, т.к. по сигналу «воздушная тревога» успели укрыться в щелях, заранее вырытых на такой случай.

В августе 1944 года по окончании учебы на курсах и после присвоения мне звания «лейтенант» я был назначен командиром учебного взвода курсов младших лейтенантов 1-го Украинского фронта.

В апреле 1945 года учеба была закончена. Курсантам было присвоено звание младшего лейтенанта, и они получили назначение в действующую армию.

2 мая 1945 года я был командирован для сопровождения уже младших лейтенантов своего взвода с документами в штаб одной из дивизий фронта, находившейся недалеко от Берлина, который был уже взят нашими войсками. Сдав по назначению личный состав с документами с чувством горечи от расставания со сдружившимися по службе людьми, я тепло попрощался с каждым с пожеланиями не забывать армейскую лямку. До сих пор помню многих выпускников своего взвода – младших лейтенантов: Голикова, Кузьмичева, Хабибуллина, Гуляева, Киреева, Сотникова и др.

Располагая двумя сутками оставшегося командировочного времени, я решил посетить Берлин. На попутных машинах через несколько часов я добрался до Берлина. Город выглядел удручающе, здания – сильно разрушены. Жителей на улицах было мало. Там, где действовали водоразборные колонки, были очень большие очереди из стоящих с ведрами.

В первую очередь решил обозреть главную достопримечательность Берлина – рейхстаг.

Около рейхстага было много солдат и офицеров, которые фотографировались на его фоне и оставляли свои автографы на стенах и колоннах здания при помощи обугленных головешек. Я тоже, следуя их примеру, оставил свой автограф на изрядно исписанной стене.

Побывал у Бранденбургских ворот.

Некоторые солдаты и офицеры, пребывая в подпитии и при себе имея бутылки с вином, при встрече предлагали выпить за Победу. Отказаться выпить за Победу было просто грешно. На вопрос, где отоварились вином, говорили, что на винных складах. На следующий день, покинув Берлин, я направился в г. Дрезден, который был по пути в мою часть. Дрезден представлял собой жалкую картину. Всюду сплошные развалины, и редко встречались кварталы, где уцелело бы 2–3 здания. Побродив вдоль набережной реки Эльбы, на попутках добрался до г. Лигниц, где и отрапортовал начальству о выполнении задания.

После ликвидации курсов младших лейтенантов 1-го Украинского фронта в связи с окончанием войны меня направили в запасной полк центральной группы войск, который находился на территории Австрии. После непродолжительного пребывания в запасном полку получил назначение в 85-й гвардейский тяжело-танковый самоходный полк на должность командира взвода автоматчиков.

Полк находился в небольшом городе Брук-лайта километрах в 50 к западу от города Вены.

В апреле 1946 года меня назначили командиром роты автоматчиков. Летом 1946 года полк, в котором я служил, из Австрии передислоцировали на Родину, в город Гайсин Винницкой области.

Весной 1947 года я был демобилизован из Вооруженных Сил СССР».

В 1951 году Сергей Владимирович окончил Алма-Атинский государственный юридический институт и в порядке распределения был направлен на работу в прокуратуру Приморского края.

За период нахождения на военном учете как офицера запаса в 1967 году ему было присвоено звание старшего лейтенанта, в 1975 году – капитана, а в апреле 2000 года – майора.