Ветераны Великой Отечественной войны - участники войны - Прокуратура г. Санкт-Петербург
Проходил службу в Вооруженных силах СССР в период с сентября 1938 года по январь 1944 года.
По окончании 3-го Ленинградского артиллерийского училища воевал с июля 1941 года по январь 1944 года в составе 2-го отдельного минометного дивизиона 2-го гвардейского минометного полка командиром взвода, батареи, помощником начальника оперативного отдела.
Участвовал в боях на Южном фронте по защите Украины, Донбасса, Кавказа. Демобилизован по ранению. За проявленные мужество и храбрость награжден орденами Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны I степени, а также медалями Жукова, «За доблесть и отвагу в Великой Отечественной войне» и другими наградами.
«… Летел на маленьком двухместном самолете с документом особой важности – приказом командующего фронтом Р. Я. Малиновского. Возле линии фронта огнем противника первый летчик был убит. Каким чудом гвардии капитану Бороданкову удалось посадить горящий самолет и для него остается загадкой. А затем горел сам, спасая не себя, а находившийся в руках пакет. Пакет в руки врага не попал. Но его собственные руки превратились в этой схватке с огнем в страшные обгорелые кости и сухожилия. И ещё на всю жизнь остались жестокие шрамы на лице».
За участие в Великой Отечественной войне Александр Петрович Бороданков награжден личным подарком от министра обороны СССР – золотыми часами с надписью «За безупречную службу в Советской Армии и за заслуги в годы Великой Отечественной войны».
С 1945 года по 1948 год работал директором школы ФЗУ при комбинате им. Ногина, редактором многотиражной газеты «Кадры Обороне» Ленинградского военно-механического института.
В 1950 году работал стажером помощника прокурора Терновского района Воронежской области.
С 1950 года по 1988 год работал в прокуратуре г. Ленинграда, помощником прокурора Московского района, прокурором отдела кадров, прокурором Петродворцового района, начальником отдела по надзору за рассмотрением в судах уголовных дел (свыше 21 года). Дважды избирался депутатом районного Совета депутатов трудящихся.
В период работы за добросовестное исполнение служебного долга, большую просветительскую работу по пропаганде законодательства многократно поощрялся приказами прокурора г. Ленинграда, прокурора РСФСР, Генерального прокурора СССР. Нашражден медалью «Ветеран прокуратуры», почетными грамотами Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся, Центрального Комитета профсоюза работников госучреждений.
Классный чин: старший советник юстиции.
Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 15.08.1966 года за заслуги в области укрепления законности ему одному из первых присвоено почетное звание «Заслуженного юриста РСФСР».
Александр Петрович Бороданков – кандидат юридических наук, автор множества печатных работ по вопросам уголовного и уголовно-процессуального права, криминалистики, судоустройства и прокурорского надзора, поддержания государственного обвинения, исследования несчастных случаев на производстве, охраны безопасности труда, судебной психологии и педагогики.
Скончался 11 декабря 2018 года на 98 году жизни.
***
Борис Гусев, Журнал «Человек и закон», 1975 год
Минута и вся жизнь
Давно заметил его, еще¸ в начале пятидесятых годов. Два пятилетия я рассматривал дела в Ленинградском городском суде как народный заседатель. В те времена председателем Ленгорсуда был Сергей Ефимович Соловьев (теперь он уже много лет — прокурор города). Нередко он председательствовал на процессах. Мы, состав суда, слушали дела, тянувшиеся иногда две-три недели. Бывало, и ночевать приходилось в совещательной комнате. Если подсудимых 10–12 человек и дело сложное, то приговор едва умещается на 50–60 листах, а пишется он всегда только от руки и только в совещательной комнате. А иногда еще возникнет спор — и обсуждение еще более затягивается.
Запомнились мне умные, убедительные речи известного ленинградского адвоката Я.С. Киселева. Он умел найти действительные обстоятельства, смягчающие ответственность подсудимых. Он именно защищал, но не выгораживал преступников.
Мое знакомство с героем этого очерка, Александром Петровичем Бороданковым, началось с такого случая. Слушалось дело о злостном хулиганстве.
— Вы мне объясните, кто вы, какое право имели вот так вот приставать к незнакомым людям на улице, средь бела дня?.. Это нарушение гарантированного права на свободу личности, записанного в Основной Закон — Конституцию СССР, — гневно, с профессиональным пафосом восклицал пожилой адвокат Н.
Стоявший на свидетельском месте паренек с недоумением пожал плечами, потом повторил свое имя, фамилию.
— Я не об этом, молодой человек, ваши анкетные данные нам известны, я спрашиваю, кто вы, вы?! Милиционер?! Работник прокуратуры?! Судья?! Кто вы, чтобы хватать на улице прохожих, поучать их да еще применять запрещенные силовые приемы?!
Несмотря на то что суть дела была очевидна, а именно: группа хулиганов девятнадцати-двадцати лет нападала на проходящих девушек, угрозами затаскивали их в подъезд, и лишь благодаря вмешательству комсомольского патруля хулиганы были схвачены.
Несмотря на это, я стал поддаваться патетическим восклицаниям адвоката.
Тут очень кстати раздалась реплика прокурора с небольшим, чуть-чуть упором на «о».
— По-моему, уважаемый адвокат уже сам ответил на свой столько раз повторяемый вопрос: кем является свидетель, кто он. Он — гражданин, как вы справедливо назвали его и других членов комсомольского патруля. И действовал так, как обязан действовать, следуя своему гражданскому долгу, любой гражданин СССР, видя преступные действия или другие нарушения законности. Вы спрашиваете свидетеля-комсомольца, какое он имел право задержать хулигана, но спрошу я: какое «право» имели хулиган, ваш подзащитный, и его приятели на улице хватать девушку и тянуть ее в подъезд? Не только патруль — каждый прохожий имел право и был обязан принять меры к предотвращению насилия. И вполне объяснимо, что члены комсомольского патруля несколько погорячились. В подобной ситуации трудно остаться абсолютно спокойным…
Я стал разглядывать прокурора. Внешность Бороданкова была примечательна: высокий, чистый лоб, продолговатое лицо, нижняя часть лица и подбородок носили следы тяжелых ожогов; пальцы на руках тоже были почти полностью сожжены… Во всем облике, спокойном голосе, рассудительной манере говорить было что-то притягивающее. Обаяние, пожалуй… Да, именно. Обыкновенно прокуроры имеют суровый вид, это и понятно — они в суде чаще всего обвиняют. Но в этом процессе гневный вид имел адвокат, а прокурор — весьма спокойный.
— Видно, он имел тяжелое ранение в войну? — спросил я председательствующего после процесса.
— Да. Я что-то слышал… Ожоги, кажется, даже в воздухе… Какая-то удивительная, легендарная история, — сказал Соловьев.
Но обстоятельства как-то не сложились, и прошло еще много лет, прежде чем я снова услышал об Александре Петровиче Бороданкове, а затем и познакомился с ним. Мне, работавшему тогда собкором «Известий» по Ленинграду, потребовалась правовая консультация в связи с поступившей в редакцию жалобой, и я позвонил прокурору города. Он мне ответил, что делом, которое меня интересует, занимался начальник отдела по надзору за законностью рассмотрения уголовных дел в судах Бороданков, и посоветовал связаться с ним. Я вспомнил процесс, в котором мы вместе участвовали, памятную мне реплику прокурора… И поехал на улицу Белинского, в городскую прокуратуру.
…Он как будто не изменился. То же худое лицо, тот же взгляд, не то чтоб проницательный, но сосредоточенно-мудрый, спокойный. Толково и точно Александр Петрович ответил на мой вопрос по жалобе в редакцию и замолчал. Я напомнил ему о давнем процессе и его реплике адвокату. Он улыбнулся уголками рта, кивнул.
— Конечно, адвокат допустил нарушение… Ссылка на конституционную статью о свободе личности применительно к хулигану, совершающему насилие, была бестактна, если не более. Я хотел было написать официальное представление в коллегию адвокатов, но ограничился тем, что просто поправил его…
— Да, да, помню. Вы ведь участник войны? — спросил я.
Он кивнул. И тотчас взгляд его изменился, стал далеким-далеким… Будто вспомнил он что-то чистое, светлое. Так оно и было: он вспомнил юность. Потом мы заговорили о войне. И он постепенно рассказал мне историю, которую я передаю своими словами, как понял ее. Он-то говорил очень сжато, скудно, так что приходилось уточнять детали, переспрашивать.
…На фронте обстоятельства сплошь и рядом ставили человека в такую ситуацию, когда он неизбежно должен был погибнуть. И в то же время не имел права погибнуть. И тогда, бывало, на выручку приходили воля, озарение ума, человек начинал действовать вроде бы не думая, но по наитию зная, как ему поступить в следующую секунду. И неизбежность, смерть отступали. Так рождался подвиг.
…Весной сорок первого Саша Бороданков окончил артиллерийское училище и был выпущен лейтенантом с двумя кубиками в петлицах: погон, как известно, тогда еще не носили. А тут война. Вдруг его вызвали и велели заполнить анкету, да этакую длинную-предлинную. Еще до поступления в военное училище проверяли-проверяли, а теперь снова… Но в армии не принято рассуждать. Саша все заполнил. И вскоре его направили на Южный фронт в особую часть, куда солдат и командиров (слово «офицер» тогда еще не было в ходу) направляли по строжайшему отбору, ибо именно этой части было поручено испытать на противнике новое сверхмощное оружие. Что за оружие — об этом запрещено было даже думать. Теперь же каждый школьник, увидя его на параде, скажет: «Катюшу повезли». У каждой эпохи свои секреты.
Время было тревожное. Поддерживаемые тяжелой артиллерией и авиацией, фашисты рвались к Ростову. Второй дивизион под командованием капитана Юфы, где служил Бороданков, бросили на прорыв. Местность была открытая и уже простреливалась пулеметами противника. Наступила ночь. Наши отошли. И тогда на позиции выдвинули первые двенадцать установок. И черное небо прочертили огненно-белые полосы. После залпа время буквально остановилось. Наступила мертвая тишина. Вся местность полыхала. Чтобы не возникла паника, по армии передали сообщение: «Не удивляться, так и положено!» Вскоре разведка донесла: враг приостановил наступление. А Сашин дивизион первым из всех гвардейских частей получил орден Красного Знамени.
Военная карьера лейтенанта Бороданкова началась стремительно. В январе сорок второго года он получил орден Красной Звезды за то, что хитрым маневром вывел свою батарею из-под обстрела, а в мае стал уже гвардии капитаном.
Весной, однако, после нашей неудачи под Харьковом противник вновь обрел силу и, подтянув войска, развил наступление на Северный Кавказ и Сталинград. Положение создалось критическое: «Катюш» еще было мало. И тогда командование решило создать подвижную группу из ракетных систем, чтобы перебрасывать их на различные участки. За этой группой закрепили стрелковую дивизию, обеспечив, как говорится, взаимодействие родов войск. Соединение это, которым командовал полковник Нестеренко, было чрезвычайно мобильным.
Бороданкова назначили осуществлять взаимосвязь «Катюш» со стрелковыми полками. Ну, а для того, чтобы он мог быстро попадать из одной части в другую, в его распоряжение предоставили самолет «ПО-2», или, как его раньше называли, «У-2», а еще — «кукурузник». Самолет имел две открытые кабины, даже без козырьков, расположенные одна за другой, — для летчика и для пассажира, причем управление в учебных целях находилось и в той, и в другой кабине.
Какая, однако, судьба! В юности Сашино воображение поразили подвиги Чкалова. Но комсомол бросил клич: «Молодежь — в артиллерию!», и он повиновался, — не сбылась мальчишеская мечта. Впрочем, благодаря превратностям судьбы она-таки осуществилась на трагически короткое мгновение.
«Кукурузник» водил молодой пилот Старшинов. Саша с ним сразу подружился. Бывали случаи, когда в воздухе «кукурузника» настигал «мессершмитт». Более опытные летчики подсказали Старшинову, как уходить от преследования: быстро, только бы не разбить машину, присесть на поле, что пилот и проделывал с возрастающим искусством. Однажды самолет опустился прямо на колхозный двор, спасаясь от немецкого истребителя.
Летали и в Ростов, и в Ворошиловград, и в Батайск, а больше всего по станицам, имея на руках последние данные разведки о том, где враг готовит новый прорыв. Летали ночью и днем, в любую погоду.
Прибыв в ракетную часть, Саша, уже как специалист по «Катюшам», давал артиллеристам советы по тактике боя. По поручению Нестеренко связывался со стрелковыми частями, координировал их действия. И летел дальше. У него был мандат. Документ этот хоть и пожелтел за четверть века, но прочесть можно вполне: «Командировочное удостоверение. Штаб Южной оперативной группы гвардейских минометных частей Ставки Верховного Главнокомандующего. Выдано капитану Бороданкову А. П. в том, что он направляется в штаб Южного фронта для связи частей группы со штабом. Прошу оказывать содействие т. Бороданкову в переговорах по прямому проводу с 9-й армией. Полковник А. Нестеренко».
Однажды по заданию полковника летели в Ростов, зная о предполагаемом танковом штурме города. Правда, до самого Ростова не долетели. Над городом кружила немецкая авиация. «Кукурузник» пришлось оставить. Дальше уже Саша добирался пешком, и на машине, и на лошади. А навстречу ему двигался поток беженцев. Но все же он успел вовремя: передал ракетным частям приказ Нестеренко.
Затем двинулся назад. По течению было уже идти легче. С большим трудом отыскал самолет, и они полетели на хутор Веселый — название явно неподходящее для тех грозных дней. По дороге «Кукурузник» обстреливали. Саша получил небольшую рану — царапнуло пулей щеку, но он быстро о ней забыл.
На хуторе они попали в самую гущу боя. Немецкие танки находились в каких-нибудь полутора-двух километрах, и артиллеристы Нестеренко били по ним прямой наводкой. Фашистам, однако, огневой шквал ракет был уже не в новинку, бой шел упорный. Потерпев неудачу в лобовой атаке, фашисты стали обходить ракетную часть с обоих флангов. К ночи связь со стрелковой дивизией и штабом фронта оказалась прерванной.
Полковник Нестеренко вызвал Сашу:
— Садись в самолет и — в штаб фронта. Устанавливай связь…
— А где сейчас штаб? — спросил Саша.
— А кто его знает?.. Видишь, творится что. Сверху оно видней… Интуиция должна быть. Год воюем.
Бороданков и Старшинов не спали уже несколько дней. Пилот спросил капитана: «Куда лететь?»
— Давай вверх, там видно будет.
Взлетели. Кругом темень. Внизу никаких огней.
— Куда дальше-то? — запрашивает пилот.
— Давай в Сальские степи. Была не была…
Их несколько раз обстреливали, причем не известно кто обстреливал — наши или немцы. Лететь старались как можно ниже, на высоте десяти-пятнадцати метров. Несколько раз садились. К самолету со штыками наперевес бросались люди. К счастью, это были свои. Саша предъявлял документы, объяснял, куда и зачем летит.
В этих беспрерывных посадках и взлетах капитан обратил внимание на хуторок, который казался мертвым. Они чуть не врезались в крыши домов. «Верно, здесь… уж очень тишина подозрительная», — решил Саша. Сели. И прямо чуть ли не у избы, где расположился командующий Южным фронтом генерал-лейтенант Родион Яковлевич Малиновский. Удача!..
Командующий лично принял пакет и карты Нестеренко. Поблагодарил капитана за оперативность. «Здесь мы примем меры, — сказал он, — а вы сейчас летите в штаб Северо-Кавказского фронта. Вам дадут карты и последние данные нашей контрразведки».
Начальник штаба, вручая Бороданкову прошитый и засургученный пакет с грифом «Срочно, совершенно секретно», сказал:
— Учтите. Если что — уничтожите любым способом, хоть взрывайтесь вместе с пакетом.
Уже спустя много месяцев, вспоминая последующие события, Саша думал: это предупреждение начальника штаба и спасло ему жизнь. Иначе б у него, пожалуй, не хватило силы и мужества вынести то, что было ему суждено.
…Вздремнувший минут пятнадцать пилот Старшинов завел мотор, и они вновь взлетели и пошли к Сальску. Близилось утро. Полет проходил успешно и без особых происшествий. Чтобы как-то сориентироваться, они набрали высоту — метров семьсот. Встало солнце. Только думали было спуститься пониже для безопасности, как вдруг со стороны восходящего солнца выскочил «мессершмитт». Что это «мессер», они поняли по прерывистому разноцветному пунктиру трассирующих пуль. И все!.. Фанерный «Кукурузник» сразу же вспыхнул. И в этот же миг Саша почувствовал, что он перевертывается. Шар солнца вдруг оказался совсем с другой стороны, где-то снизу. Небо — земля, небо — земля… И запах гари, и следы дыма в воздухе. Придя в себя, Саша в ужасе заметил, что передняя кабина пуста. По-видимому, Старшинова ранило и он выпал из самолета. Как, почему — думать не приходилось. Видимо, не пристегнулся ремнем.
Итак, капитан Бороданков остался в горящем самолете без парашюта и без летчика. Какая оставалась надежда? Что было можно предпринять?
Дело в том, что Саша был любознателен и с первого же дня заинтересовался системой управления самолета — ведь он когда-то мечтал стать летчиком. Он знал, что есть такая рукоятка, оттягивая которую,пилот изменяет направление и высоту полета. Он стал искать эту ручку, но, вскрикнув от боли, отдернул руку: пульт управления вспыхнул, и оттуда вырвалось пламя. Самолет продолжал кувыркаться.
Судьбу решали считанные секунды. Несмотря на вырвавшуюся струю пламени, он снова протянул руки и, обжигаясь, нащупал ту самую рукоятку. Инстинктивно уводя руки от пламени, потянул ее на себя — самолет перестал кувыркаться, оттолкнул рукоятку от себя — самолет выровнялся и плавно пошел на снижение; надавливал на рукоятку что есть силы, погружая при этом руки в самое пламя, — самолет плавно снижался.
Внизу было поле. Саша помнит, как он два раза, почти теряя сознание от ужасной боли, выдергивал руки из пламени, — тогда самолет валился на крыло. Терпя невыносимую боль, он что есть мочи давил на рукоятку, а языки пламени уже лизали лицо… И вот земля ближе… Удар — и «Кукурузник» уткнулся в землю «козлом». Кое-как расстегнув тлевшие ремни, Саша выскочил из горящего самолета на землю. И сразу сбросил загоревшийся капитанский китель. Все мысли были направлены на одно — выжить, доставить пакет… А что этот самый пакет лежит во внутреннем кармане тлеющего кителя — на какое-то мгновение выпало из головы. И тут он услышал шум мотоцикла. В следующее мгновение из кукурузы выскочили один за другим два немецких мотоциклиста. Еще заслышав шум, Саша схватился за кобуру, но сильная боль пронзила все тело… Кожа сползала с рук… Он бросился ничком в кукурузу.
Вероятно, фашисты его не заметили, потому что спокойно слезли с мотоциклов и подошли к горящему самолету. Затем один из них, увидев валявшийся на земле китель, стал топтать его ногами, потушил пламя и взял в руки. И тут Сашу как ударило: в кармане секретный пакет! И уже больше ни о чем не думая — и меньше всего о своей жизни, — он дико закричал, бросился на гитлеровцев, вырвал у остолбеневших солдат свой китель, кинулся назад, выхватил пистолет, дал несколько беспорядочных выстрелов и уполз в кукурузу… Странно, что солдаты не скосили его из автоматов, но, очевидно, и для них был неожиданностью этот кричащий человек с черным лицом и черными руками. Да и все это случилось в какой-то миг… Конечно, затем уже вслед ему фашисты, опомнившись, дали автоматную очередь… Мимо… Он быстро полз, а пакет был в зубах… И уже когда порядочно отполз, повалился от страшной боли.
Тут чьи-то сильные руки схватили Сашу и быстробыстро понесли его.
Впоследствии выяснилось, что самолет сел в районе нашего полевого аэродрома. Самолетов уже там не было, но оставалась команда с заданием подорвать все оставшееся имущество, чтобы оно в случае отступления не досталось врагу. Наши солдаты стали свидетелями трагедии в воздухе и бросились к самолету. Расправившись с врагом — одного все-таки подстрелил Саша, — они отнесли раненого капитана в машину.
Шоковое состояние прошло. Саша ощущал сильнейшую боль во всем теле; он почувствовал резкий запах горелой картошки, даже огляделся, поискав глазами, откуда он исходит. Но картошки никакой не было. Это был запах, шедший от его обожженных рук и лица…
В первом же хуторе, встретив регулярную воинскую часть, капитан Бороданков под расписку передал пакет комиссару, а тот самолетом отправил его по назначению.
Обожженного капитана положили в полевой госпиталь, где ему и была оказана первая помощь. А потом его эвакуировали в тыл, и началось лечение на многие, многие месяцы. Пальцы обеих кистей сгорели почти совсем. Функции их так и не удалось восстановить. Когда Саша впервые взглянул в зеркало, он не узнал себя.
…Он поселился в Ленинграде, откуда уходил в армию, в училище… Послевоенная жизнь была разной. Он искал работу и одновременно подумывал об учебе. И как раз в это время Александра Петровича Бороданкова пригласил секретарь Ленинского райкома партии.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал секретарь, не отрывая глаз от бумаги. — Вы в прошлом офицер, участник войны?
— Да, — отвечал Бороданков.
— У нас сейчас кампания по набору коммунистов в юридическую школу, — начал было секретарь, но, взглянув на собеседника, замолчал. Потом деликатно спросил, при каких обстоятельствах он получил ожоги лица и рук. Александр Петрович рассказал.
— А где сейчас ваши спасители из аэродромной команды? — спросил секретарь.
— К сожалению, не знаю, — вздохнул Бороданков, — у меня нет ни их адресов, ни фамилий. Сам я писать не могу, но их, правда, просил записать адреса и положить в карман моих брюк… Они так и сделали.
— И что же?
— Пропали у меня брюки. В госпитале… Новые потом выдали. Адреса потерялись.
Собеседник сочувственно улыбнулся, покачал головой.
— Ну, товарищ Бороданков, как же все-таки быть со школой?
— Да я как-то не думал…
— А мы за вас подумали. В самом деле, вы прошли такие тяжелые испытания… Поистине огонь, воду и медные трубы… Кому еще быть судьей или прокурором?
Легкая рука была у секретаря — вот уже скоро четверть века, как Александр Петрович работает юристом. Разыскал он своих фронтовых друзей, точнее — они разыскали его.
В середине шестидесятых годов Бороданков получил такое, судя по тексту не первое, письмо от бывшего командира Александра Ивановича Нестеренко.
«Вы извините, дорогой Александр Петрович, меня, что напрасно Вас растревожил, прося прислать различные документы. В управлении кадров мне разъяснили, что Вы уже имеете орден Красной Звезды и, стало быть, подвиг Ваш отмечен наградой. На это я возразил, что этот орден Вы получили еще до своего подвига в воздухе, о котором я слышал еще тогда много легенд. В ответ член комиссии сослался на какую-то инструкцию, словом, хлопоты так и не увенчались успехом. Но все равно мы, Ваши друзья, считаем Вас истинным героем. А это тоже чего-то стоит… Жизнь сложна, Александр Петрович, в ней порой имеют большое место случайности и стечения обстоятельств. Вы юрист и понимаете это лучше меня… Желаю Вам здоровья, это лучшая награда. Крепко обнимаю Ваш А.И. Нестеренко».
Уже после этого письма Бороданкова все же нашла награда — орден Красного Знамени…
***
В дни 45-летия Дня Победы в еженедельнике «Ленинградский университет» опубликована статья Александра Петровича Бороданкова «Не сыпьте соль на раны…». Вот несколько отрывков:
«Мое поколение — это поколение тех, кто в годы Великой Отечественной войны защитил Отечество от фашизма.
Мы воевали, не жалея ни крови, ни самой жизни, с надеждой и верой, что Отечественная война будет последней из мировых войн. И сейчас очень хочется верить в это. Но многое не дает покоя, особенно то, что в нашем обществе все больше в людях проявляется неуважение к Советской Армии, к ее солдатам и офицерам. А это, прямо скажу, деградация нравственности. Испокон веков в каждом россиянине всегда жила любовь и гордость своими воинами, защитниками чести и достоинства народа. Армия не застрахована от критики. Но шельмование ее — антинародная политика.
Мы воспитывались на легендарных образах Чапаева, Николая Островского, Павки Корчагина, большевика Максима, Чкалова. Нас волновали герои Халхин-Гола, советские интернационалисты в Испании. Девиз «Но пассаран» был и нашим девизом. Мы выросли с сознанием, что рано или поздно, но нам придется защищать Родину от фашизма. СССР победил потому, что рядовые люди психологически были готовы к войне.
Я убежден: если в народе не уважается ратный подвиг во имя Родины, не уважаются символы Отчизны — такое государство в опасности!»