Сбоев Александр Васильевич - Генеральная прокуратура Российской Федерации

Родился 30 августа 1923 года в г. Омске. После окончания средней школы добровольцем вступил в ряды Красной Армии, окончил Омское артиллерийское училище и назначен командиром учебного взвода, но затем по его настойчивым просьбам направлен на фронт. Воевал в должности командира батареи, дивизиона, начальника штаба артполка на Степном, Воронежском, 2 и 3 Украинских фронтах, принимал участие во многих боевых операциях, в том числе в танковом сражении на Курской дуге. Война с Германией закончилась для него в Праге, но вскоре он опять был направлен на Забайкальский фронт, участвовал в Маньчжурской операции по разгрому Квантунской армии империалистической Японии, победу над которой встретил в должности заместителя начальника штаба артиллерийской дивизии в крепости Порт- Артур.

После демобилизации в 1947 году поступил на учёбу в Московский юридический институт и, окончив его в 1951 году, стал служить в органах военной прокуратуры, в которой прошёл путь от следователя до прокурора войсковых частей и военных округов. Ему было присвоено воинское звание генерал-майора юстиции.

Оставив в 1984 году воинскую службу, он возглавил управление по расследованию уголовных дел особой важности Прокуратуры СССР, в 1991 году вышел на пенсию.

Государственный советник юстиции 3 класса, Заслуженный юрист РСФСР, Почётный работник прокуратуры, за боевые и трудовые заслуги награждён орденами «Отечественной войны» 1 и 2 степени, двумя орденами «Красной Звезды», медалями «За взятие Будапешта», «За освобождение Праги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За победу над Японией», «За доблестный труд в Великой Отечественный войне 1941-1945 гг.», «Ветеран прокуратуры», знаком отличия «За верность закону» 1 степени, неоднократно поощрялся приказами Главного военного прокурора и Генерального прокурора СССР.

С 2002 года он возглавил ветеранскую организацию Главной военной прокуратуры, проводит большую работу по защите интересов ветеранов и патриотическому воспитанию молодых кадров.

В БОЯХ И ПОХОДАХ*

Первая молитва

...Будучи ещё совсем маленьким, 4-5 лет, я вместе с бабушкой по материнской линии Александрой Петров­ной Букиной посещал церковь. Запомнились походы с ней к священнику, который давал целовать крест и при­чащал, то есть давал выпить ложку кагора. Конечно, ска­зать, что я тогда верил в Бога, будет преувеличением, но после посещения храма я испытывал какое-то очищение души, успокоение и благоговение.

О Боге я по-настоящему вспомнил во время Орловско-Курской операции. Наш 285 миномётный полк, куда я был направлен через какое-то время после окончания военного училища, формировали в г. Рыбинске. Это было в первой четверти 1943 года. Вообще-то училище я закон­чил на другой технике - на «Катюшах», но их тогда в ар­мии не хватало, и я оказался на обычных миномётах.

В этом городе мы задержались недолго. Нас основа­тельно учили воевать. Кормили пшённой кашей по три раза в день, что, естественно, угнетало. До сих пор ем эту кашу очень редко.

Наконец нас направили на фронт, и мы сразу же попа­ли на самый тяжёлый участок боёв - на Курско-Белго­родскую дугу. Меня часто спрашивают, какие бои мне запомнились больше всего. Конечно, это бои около Прохоровки, где действительно был сущий ад.

Во время Курской операции наш полк занял выгод­ную позицию в глубоком, метров 15-20, овраге. Внизу на­ходились наши солдаты и офицеры, миномётная батарея. Мы с одним офицером спросили, что им необходимо, и спустились в овраг. Они, как оказалось, уже пообедали, боеприпасами были обеспечены в полной мере. На их предложение попить с ними чаю, мы отказались и выбра­лись наверх. В овраге остались офицер, телефонист и два солдата из миномётного расчёта. В этот момент просви­стела мина и попала точно в телефониста. От него оста­лись только небольшие фрагменты ног. Офицер был разо­рван на части, а солдаты тяжело ранены.

Вот здесь я вспомнил Бога и мысленно поблагодарил его за спасение. Задержавшись в овраге на минуту, я бы оказался среди погибших товарищей. Не всем так везло, и можно думать, что меня оберегала Божья милость. На­верно, без этого я не остался бы в живых.

Обстрел и бомбёжки прекратились так же внезапно, как и начались. Наступила звенящая тишина. Нас пере­бросили на новые позиции. Началась Орловско-Курская операция. Над нашими головами пролетали сотни совет­ских самолётов, одновременно по немецким позициям стреляли тысячи наших орудий. Был сплошной гул и гро­хот, ничего не было слышно. На немецкие позиции были сброшены тонны снарядов и бомб.

Впоследствии мы узнали, что за полчаса до начала на­ступления немцев, изготовившихся к атаке, по немецким войскам был нанесён мощный одновременный артилле­рийский и бомбовый удар, в результате которого немцы потеряли более 30 процентов живой силы и техники. Наш упреждающий удар был очень мощным.

И, тем не менее, примерно через час немцы, что назы­вается, очухались и пошли в наступление. Поле под Про­хоровой покрылось наступающими немецкими танками и самоходными орудиями. Среди них были машины, представлявшие последнее слово немецкой военной тех­ники: танки «Тигры» и «Пантеры», самоходные установ­ки «Фердинанды». В бой вступили с каждой стороны бо­лее тысячи танков и самоходных орудий.

Поле заволокло чёрным дымом. Повсюду горели под­битые танки и самоходки. На наш полк про­тивотанковой артиллерии выпала доля помогать танкистам, стоявшим насмерть, уничтожать прорвавшиеся немецкие танки, от­биваться от налётов немецкой авиации.

В полку имелись две батареи 85-миллиметровых зе­нитных пушек, с помощью которых наши воины подби­вали танки и сбили шесть немецко-фашистских само­лётов-пикировщиков. После того как танковый бой за­кончился, остатки нашего полка получили приказ дви­гаться в сторону г. Богодухова. Поле Прохоровки, которое мы проезжали, оставило страшное впечатление. Насколь­ко мог видеть глаз, стояли сгоревшие танки, а на их броне лежали обгоревшие танкисты. Наша колонна растянулась на сотни метров.

Внезапно налетела немецкая авиация - было не­сколько десятков самолётов, в основном «Фоке-Вульф-190», пикировщики. Они пытались прицельно разбом­бить нашу колонну. Бомбёжка была такая ожесточённая, какую я больше не испытывал нигде за всю войну.

Немецкие лётчики пикировали на нас до возможной черты у земли, при этом они включили сирены, вой кото­рых оказывал тяжёлое психологическое воздействие на солдат и офицеров. Приходилось убегать от колонны машин с пушками и затыкать уши, чтобы не слышать жутко­го воя этих сирен. Чувство было такое, что хотелось бук­вально зарыться в землю. Я находился в 15-20 метрах от колонны в зарослях кукурузы на небольшом пригорке. Укрыться было негде. Меня обуял панический страх, я подумал, что пришёл мой конец. Зарывшись, как мог, лицом в землю, я молил Бога о помощи и ждал своего кон­ца. Очередная бомба не долетела до меня метров 20. Меня засыпало землёй, сильно подбросило, тряхнуло и ударило о землю. Я уже мысленно попрощался с жизнью и молил Бога о спасении, вспоминал родителей и понимал, что очередная бомба будет моя. На моё счастье следующая бомба разорвалась примерно через 20-25 метров с пе­релётом. Меня опять бросило, засыпало землёй, но я понял, что Бог спас меня в этой ужасной ситуации. Так всё обошлось. Отделался синяками по всему телу, контузией и потерей слуха. В ушах долго стоял звон.

Оставшиеся в живых солдаты и офицеры полка про­должили мужественно сражаться на других участках фронта, и некоторые из них дошли до Победы в мае 1945 года.

И ещё один эпизод, который со мной произошёл во время Курской операции. Мне как-то было приказано доставить секретный пакет на командный пункт корпуса, куда и прибыл на автомашине «Виллис» с двумя автоматчиками. Он был расположен на небольшой возвышенности. КП охраняли батальон сол­дат и танковый полк. Противник был недалеко.

Передав пакет начальнику штаба корпуса генералу Фролову, я получил указание ожидать ответа. Находясь там, встретил знакомого мне полковника Серёгина - начальника связи корпуса. Это был пожилой, по моим то­гдашним меркам, 50-летний мужчина высокого роста с усталым от бессонницы лицом. Он сказал, что находится на пределе своих возможностей и хочет немного отдох­нуть. Он залез под автомашину «Виллис», закопанную в землю, на которой была установлена рация, и спокойно уснул. Это было вполне безопасное место. Однако он не учёл одной детали: рацию включили, так как возникла не­обходимость работы, для чего завели двигатель автома­шины. Выхлопные газы начали скапливаться в глубоком и узком котловане. Полковник, о котором забыли, отра­вился выхлопными газами и навечно уснул. И такая смерть была на фронте.

Неожиданно начался обстрел КП из немецких танков. Было сделано всего несколько прицельных выстрелов, но один из них в виде болванки угодил генералу Фролову прямо в грудь. Это было неве­роятное попадание, крайне редкий случай на фронте. Но он принёс смерть молодому, перспективному и красивому генералу.

Подойдя к лежащему на спине генералу, я увидел кро­вавую рану, тело было пробито насквозь. Из краёв раны торчали его ордена. Смерть, казалось, поселилась на ко­мандном пункте. Но это ещё было не всё.

Налетели пять-шесть немецких пикировщиков, кото­рые сбросили на нас несколько бомб и, обстреляв из пу­лемётов, скрылись.

Бомбы легли кучно и точно на КП. Несмотря на то, что солдаты и офицеры успели попрятаться в окопах, нас сильно засыпало землёй, тут уже и молиться было неко­гда. Очевидно, немецкая разведка хорошо знала, кто раз­мещается на этом бугорке.

Танкисты и мотострелки прибежали на КП и лопата­ми откопали нас из-под земли. В окопе, где я находился, было пять офицеров. Трое оказались мёртвыми - они за­дохнулись, а меня и ещё одного офицера в бессознатель­ном состоянии отправили в медсанбат. Там я пробыл три недели, но почти ничего не слышал и не мог говорить, только мычал и пытался объясняться на пальцах.

Такой получился трагический для нас день. В течение часа погибли генерал, полковник, несколько офицеров и солдат. Такова судьба людей на фронте. Если проанали­зировать и осмыслить происходящее, можно сделать не­которые выводы.

Даже неверующие люди в опасных, критических си­туациях вспоминают Бога, молятся, просят у Бога защиты и помощи. Конечно, это не всегда срабатывает. Но когда надеяться больше не на кого, обращаются к Всевышнему.

Далёкие бабушкины походы со мной в церковь оста­вили во мне неизгладимое впечатление, и, я думаю, очень помогли мне в жизни.

Я уж давно осознал и пришёл к выводу, что чем чело­век старше по возрасту, тем он становится ближе к Богу. Думаю, что это правильно.

Беззаконие ради Победы

Наступление наших войск и 7-го механизированного корпуса на Украине шло полным ходом. Но были и труд­ности - плохие сельские дороги. Двигаться по магистра­лям войска не всегда имели возможность, катастрофиче­ски не хватало бензина. Тылы не успевали подвозить горюче-смазочные материалы.

Впереди был Кировоград - большой промышленный город, и фашисты легко отдавать его не собирались, их надо было выбивать. Для этого нужна была серьёзная подготовка. Накануне наш полк в составе корпуса преодо­лел многокилометровый путь. Баки в наших автомашинах были почти пустые. Время на приведение техники и лич­ного состава в порядок было ограничено. Мы не знали, ко­гда поступит команда наступать, но готовность была № 1.

Централизованный подвоз ГСМ не поспевал, и мы с командиром части приняли решение направить в тыл свою машину с начальником службы снабжения горючим капитаном Гукасовым. Прошли почти сутки, а он не воз­вращался. Мы решили направить за ГСМ ещё одну авто­машину с заместителем командира части по тылу подпол­ковником Новицким.

Из штаба корпуса нас предупредили, что команда на марш и наступление может поступить в любое время - будьте готовы. Нам, командованию, было ясно, что, если полк, получив команду, останется на месте, суда военного трибунала нам не миновать. Прошли ещё почти сутки, а обе машины не возвращались, и сведений от них не было. Наши тыловые части были расположены от нас в 200-250 км - далековато, учитывая бездорожье.

Позвонив начальнику штаба корпуса, я доложил о сложившейся у нас тяжёлой ситуации и попытался вы­яснить, сколько у нас времени в запасе. Он мне сказал: действуйте активно, время крайне ограничено. Доложив об этом разговоре командиру части, я спросил его, что бу­дем делать, так как от наших посланцев никаких сведений нет. Если бы тогда были мобильные телефоны!

Полковник Малашевич сказал: «Вся надежда на тебя. Если ты не привезёшь бензин, можно стреляться». Это была горькая шутка. У командира полка была сложная се­мейная ситуация. Кто-то из «доброжелателей» сообщил ему письмом, что его жена ему изменяет. Как любой дру­гой, он это страшно переживал. Полковник постоянно, что называется, лез под пули, не прятался в укрытие при обстрелах или бомбёжках. Просочился слух, что он хочет получить Звезду Героя или погибнуть. Кроме того, он стал увлекаться спиртным, чего ранее не было. В нетрезвом состоянии в бою руково­дить полком было крайне опасно. Командование части стало постоянно его подстраховывать, наибольший груз лёг на меня как начальника штаба.

Подобрав себе надёжного, опытного водителя в воз­расте за 50 лет с 20-летним стажем работы и придирчиво осмотрев со специалистами автомашину «Студебеккер», мы приготовились рано утром выехать за бензином. Я по­нимал, что наша поездка - это последний шанс для полка.

Полковник Малашевич даже перекрестил меня перед отъездом, обнял и пожелал удачи. Мой водитель, от кото­рого во многом зависела наша поездка, отнёсся к этому за­данию ответственно.

Выехали мы, когда ещё не рассветало, дорога была длинная и в прифронтовой полосе небезопасная. Первые полсотни километров мы проехали довольно быстро, только пару раз серьёзно застревали в грязи и теряли до­рогое время. Несмотря на то, что задние колёса машины были «обуты цепями», ехать было сложно, и многое зави­село от мастерства водителя Василия Николаевича.

Проехав сотню километров, мы обнаружили нашу ма­шину. Она стояла посреди дороги, по кузов увязнув в гря­зи. Объехав её, мы остановились. Водитель и подполков­ник Новицкий находились в кабине. Оба были мёртвые с пулевыми отверстиями в голове и на теле. Карманы их были вывернуты, документы исчезли, оружия при них не оказалось. Позднее мы узнали, что они, застряв, подверг­лись нападению местных бандитов, которые рыскали в поисках какой-либо добычи - оружия, денег, докумен­тов и т.д. По окоченению трупов мы предположили, что убийство произошло более суток назад.

Забрав трупы с собой, мы двинулись дальше. Одну причину невозвращения нашего посланца мы установили. Надо было искать капитана Гукасова.

Добравшись с большим трудом до пункта назначе­ния - корпусного склада ГСМ, мы не увидели Гукасова.

Обратились к начальнику склада майору Степаненко. Я предъявил ему личные документы и доверенность на получение двадцати двухсотлитровых бочек бензина и не­скольких канистр масла.

Он долго рассматривал мои бумаги, а потом заявил, что из нашей части уже был один посланец, а теперь он сидит на гауптвахте. Речь шла о капитане Гукасове. Сте­паненко пояснил, что он не давал ему горючего, так как оно было зарезервировано штабом корпуса. Гукасов, по его словам, страшно возмутился и полез с кулаками, а по­том и с пистолетом, добиваясь выдачи ГСМ. «Где вы взя­ли такого горячего джигита? - спросил он. - Ваш капи­тан буквально озверел, когда получил отказ, и я его арестовал».

Узнав, что гауптвахтой он называет небольшой сарай на территории склада и что машина Гукасова тоже нахо­дится здесь же, я потребовал немедленно освободить офицера. Степаненко похмыкал, поморщился, поругался ма­том, но Гукасова всё же освободил. Наш посланец почти замёрз в холодном сарае, был голоден, а его водитель спал в кабине машины. Выглядел он не лучше своего началь­ника.

Когда мы собрались все вместе, я потребовал выдать нам положенное горючее и масло. Майор Степаненко зая­вил, что сделает это только тогда, когда я предъявлю ему распоряжение руководства корпуса. Связи с корпусом не было, а искать его начальников было некогда.

Схватив Степаненко за руки, я приказал Гукасову за­брать у него пистолет, после чего мы связали ему руки и посадили его в сарай, где раньше содержался Гукасов. Я сознавал, что совершаю, но другого выхода не было. Уже в юридическом институте я узнал, что мои действия были вызваны крайней необходимостью - тогда я дейст­вовал, как мне представляется, в интересах моей части.

Получив у складских солдат положенные нам два­дцать бочек бензина и масло, мы загрузили их в машины, я расписался в документах и оставил им мою доверен­ность. Выезжая со склада, я увидел, что Степаненко вы­бил дверь сарая и кричал солдатам, чтобы нас не выпуска­ли. Но было поздно. Мы не украли ГСМ, а получили то, что нам причиталось и было нужно для выполнения бое­вой задачи.

В свою часть мы летели как на крыльях, и дорога уже не казалась такой плохой. Встретили нас с криками «ура». Доложив командиру части о происшествии и способе по­лучения ГСМ, я попросил его сообщить командиру кор­пуса генералу Каткову всё, что с нами случилось. Он обе­щал это сделать и добавил, что в соседнем со штабом домике меня ожидает обед, приготовленный нашей медсе­строй, кстати, очень симпатичной, у командира хороший вкус.

Распорядившись о подготовке к похоронам подпол­ковника Новицкого и его водителя Семёнова, я обязал Гукасова проконтролировать заправку машин и доложить мне об исполнении.

Через несколько минут полковник Малашевич сооб­щил мне, что генерал Катков назвал мои действия бандит­скими, но, учитывая, что я действовал в интересах своей части, прощает меня, но строго предупреждает о недопус­тимости повторения подобного. Командир корпуса также сказал, что отстраняет майора Степаненко от занимаемой должности, но оружие приказал ему вернуть.

Я пригласил Гукасова пообедать со мной, и мы отме­тили наше благополучное возвращение и выполнение за­дания: поели вкусного украинского борща с мясом и рас­пили бутылку самогона. На огонёк к нам заглянул и Малашевич, который разделил нашу радость и сказал мне слова, которые я запомнил навсегда: «Дай Бог тебе хорошую жену за твой подвиг». Возможно, Бог услышал его слова, так как жена мне досталась действительно хоро­шая, добрая, умная и послушная. Прожили мы в согласии 54 года, пока её тяжёлая болезнь не разлучила нас.

Буквально через сутки после нашего возвращения с бензином полк получил приказ выступать. Мы были го­товы к этому. Началась операция по освобождению Киро­вограда. Она завершилась успешно, и нашему 7-му меха­низированному корпусу было присвоено почётное звание «Кировоградский».

Последний день войны на Западе

8 мая 1945 года 7-й механизированный корпус под ко­мандованием генерал-лейтенанта Каткова освободил от гитлеровцев в Чехословакии Брно - небольшой, хорошо ухоженный зеленый город с красивыми домами. Невдале­ке протекала большая река Дунай. Разрушений в городе не было. Деморализованные поражениями на фронтах, немцы сопротивление оказывали слабое. Активно сопро­тивлялась лишь банда изменника Власова. Власовцы хо­рошо понимали, что терять им нечего, что их ждёт рас­стрел или виселица. В боях с предателями погибали и получали ранения наши солдаты и офицеры. Это было особенно тяжело, ибо все со дня на день ожидали побед­ного окончания войны и уже были готовы к этому. Стояла прекрасная, тёплая погода. Штаб полка расположился в одном из оставленных жителями особняке, исключи­тельно богато обставленном. Мы к такой роскоши не при­выкли. Дорога, идущая мимо особняка, вела на Прагу.

На всякий случай в 100-200 метрах от штаба расста­вили пушки. Вскоре, уставшие за день, мы крепко уснули. Вдруг далеко за полночь нас разбудила беспорядочная стрельба. Но оказалось, что это не нападение врага, а при­шло известие о капитуляции Германии. Трудно передать чувства, охватившие нас, - мы добились долгожданной Победы и остались в живых. Ведь многим из нас было чуть больше 20-25 лет. Вся жизнь была впереди.

Стреляли в воздух в честь Победы из всех видов имеющегося стрелкового оружия. Рано утром, около 6 ча­сов, меня вызвали в штаб корпуса. Начальник штаба кор­пуса сказал, что я временно откомандировываюсь из пол­ка и должен принять под своё командование отряд в составе 10 танков и 50 автоматчиков. «Сажай солдат на танки и через лесные массивы, где скопилось много немцев, вперёд на Прагу», - приказал полковник. «Немцы, - пояснил он, - в растерянности: не знают, как поступить. Надо принудить их к сдаче в плен. Не исключено, что они могут оказать серьёзное сопротивление, будь особенно бдительным. По данным разведки, в лесах несколько ты­сяч хорошо вооружённых солдат и офицеров».

Задача была не из лёгких. На стороне немцев было не только численное превосходство, но и то, что они находи­лись в укрытии, в лесах, в то время как мы двигались по открытой дороге и представляли для них великолепную мишень. Мы вскоре увидели небольшую группу немецких солдат и офицеров, стоящих на поляне перед лесом. Оста­новив колонну, я вместе с переводчиком направился к немцам и, подойдя, предложил им сдаться, заверив, что в г.Брно их встретят, разместят и накормят. Взглянув не­сколько раз на стоящие наши танки и сидящих на них автоматчиков, немцы побросали автоматы на землю и по­строились в колонну. Они последовали в сторону г.Брно в сопровождении двух назначенных мной автоматчиков.

Через несколько километров встретили большую группу немцев - более тысячи человек. Впереди колонны на легковом автомобиле «опель адмирал» в сопровожде­нии двух офицеров ехал немецкий генерал, на его мунди­ре было немало орденов. Остановив машину генерала, я приказал им сдаться, сказав, что в противном случае они будут перебиты идущими за мной войсками Красной ар­мии. Приложив руку к фуражке, генерал через переводчика ответил, что ему известно о капитуляции Германии и он ведёт солдат сдаваться в плен. Вдруг в колонне нем­цев раздались выстрелы. Оказалось, что три эсэсовца, не желая сдаваться в плен, покончили жизнь самоубийством. Я предложил генералу отдать своим солдатам приказ о сдаче оружия и указал место, где его нужно сложить.

Вскоре образовалась гора из автоматов. Колонна разо­ружённых немцев направилась в сторону г. Брно.

Захватив с собой немецкого генерала, я с двумя авто­матчиками на его машине повёл колонну танков дальше в сторону Праги. После танка ехать в легковой машине, да ещё высокого класса, было куда приятнее. Из радио­приёмника автомашины звучала эстрадная музыка. На­слаждаться комфортом долго не пришлось. Из леса нас обстреляли. Был убит сидевший на броне танка автомат­чик, а двое ранены. Я приказал открыть огонь из пушек танков по тому месту, откуда стреляли, а через некоторое время осмотрел это место. В кустах лежали пять трупов эсэсовцев. Не желая подвергать людей риску, я приказал немецкому генералу идти впереди колонны пешком, а сам двигался за ним на автомобиле. До Праги было с десяток километров. Больше немцы не стреляли. Часа через пол­тора мы подъехали к какому-то населённому пункту, на крыше здания которого висел большой портрет Гитлера. Выстрелом из пушки танка разбили его вдребезги. Из две­рей управы выскочил насмерть перепуганный её глава. Хорошо одетый, холёный немец, дрожа как осиновый лист, беспрерывно кланялся нам. Увидев же пленного не­мецкого генерала, вообще лишился дара речи.

Узнав, что поблизости немцев нет, мы двинулись дальше и вскоре въехали в Прагу. Это были незабываемые минуты. В городе было всеобщее ликование, нас встреча­ли как освободителей, называли братьями, забрасывали цветами, обнимали, целовали, угощали фруктами, вином. Было такое впечатление, что мы прибыли домой к род­ным людям. Регулировщицы на улице в Праге, которые всегда знали, где находится какая-либо воинская часть, сообщили нам, что наш полк дислоцируется в г. Бенешове, недалеко от Праги, и скоро нас обнимали боевые това­рищи по полку.

* Из книги А.В. Сбоева «Откровения прокурора о службе, маршалах и о себе». – М.: 2006, 342 с.