Шипович Тамара Ивановна - Генеральная прокуратура Российской Федерации

Государственный советник юстиции 3 класса, награждена медалями «За оборону Москвы», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», а также «Ветеран прокуратуры».

Родилась 20 апреля 1920 года в городе Москве.

В 1942 году окончила Московский юридический институт и 52 года проработала в органах прокуратуры в должностях следователя прокуратуры Мытищинского и Кунцевского районов Московской области, прокурором, начальником отдела следственного управления Прокуратуры Союза ССР, прокурором, старшим прокурором следственного управления прокуратуры города Москвы.

Моя работа в органах прокуратуры в военные годы

Из своих 89 лет 52 года отданы работе в органах прокуратуры, в том числе 10 лет - следователем. Уже работая в Прокуратуре Союза ССР в должности начальника отде­ла Следственного управления, мне приходилось выступать перед студентами юридического факультета МГУ. И я искренне говорила, что начни жизнь сначала, вновь посту­пила бы в юридический институт и выбрала бы для работы прокуратуру.

Чем бы я не занималась в прокуратуре будь-то расследование преступлений, проверка организации работы подчиненных прокуратур, анализ и обобщение, мне всегда было интересно работать. Именно по­этому, полагаю, если и были какие-то успехи в работе, то это, пре­жде всего, вызвано тем, что любила свою работу и относилась к ней с ува­жением.

Как же произошло, что я, папина и мамина дочка, школьница, ничего не знающая о работе органов прокуратуры, полюбила эту тяжелую и нервную работу и относилась к ней с уважением с первых дней? Без преувеличения могу сказать: это было привито нам, студентам еще в институте. Там очень хорошо был продуман и орга­низован учебный процесс. Лекции читали лучшие профессора, семинары ве­ли опытные практические работники прокуратуры - начальники и заместите­ли начальников отделов Прокуратуры Союза ССР. Часто выступали опытные сле­дователи и прокуроры. Со второго курса в институте работали научные кружки по различным направлениям работы органов прокуратуры. Я, например, вступила в кружок криминалистики и предварительного расследования дел. Руководил кружком начальник следственного отдела прокуратуры РСФСР Б. Шавер.

Начало Великой Отечественной войны застало меня, когда я только что сдала сессию за третий курс Юридического института Прокуратуры СССР. Помню буквально каждый час дня 22 июня 1941 года после объявления войны с Германией.

С первых же дней войны многие из нас почти ежедневно приходили в институт - каждому находилось дело. Помню, случалось разбирать ар­хивы. Как известно, 22 июля 1941 года был первый налет немецких самолетов на Москву, а с конца июля такие налеты и бомбежки стали регулярными. Ровно в 18 часов каждого дня объявлялась воздушная тревога, люди бежали в бомбоубежища. С этого времени в институте организовали дежурства студентов и аспирантов. Дежурили бригадами. Нашу бригаду возглавлял Б. Мирский, с ним позднее встречалась, как с экспертом, проводившим почерковедческие экспертизы. Во время дежурств (с вечера до утра) мы сбрасывали с крыши института зажигательные бомбы, гасили песком огонь на крыше и на земле.

Без отрыва от учебы в институте работали шестимесячные курсы медсестер. Практику проходили в Первой градской больнице. Зимой 1942 года многие из нас, также без отрыва от учебы, на обществен­ных началах работали в больницах и госпиталях, которых в то время было много в Москве. Я работала в военном госпитале на Садово-Кудринской площади. Страшно вспомнить, какие там лежали тяжелые раненые - танки­сты и летчики с обожженными лицами и руками, иногда совершенно ослеп­шие. Тогда же во время воздушной бомбежки были убиты студентка нашего курса Ирина Филатова и ее мать. Они находились в это время в чайном ма­газине на улице Кирова. Обе погибли от прямого попадания бомбы в мага­зин.

16 октября 1941 года стало известно, что наш институт эвакуируют в Алма-Ату. Вскоре институт со всеми студентами, аспирантами и преподавателями уехал. Я уехать не смогла, так как отец с ополчением был уже на казарменном положении, мама тяжело болела и у меня была еще сестра 13 лет.

Однако уже в конце ноября наш институт на базе Московского заочно­го и вечернего юридического института возобновил работу в том же здании на улице Герцена. Оказывается, уехали далеко не все. Мы продолжали учиться, дежурить при налетах авиации и работать в госпиталях и больницах.

Программа учебы была несколько сокращена. К 19 июня 1942 года сдали государственные экзамены, и через неделю я получила диплом, а за­тем и направление на работу в прокуратуру Московской области. Приказом прокурора Московской области меня назначили стажером на­родного следователя прокуратуры Мытищинского района. Вместе с приказом о назначении стажером полу­чила удостоверение и.о. народного следователя. Со 2-го августа приступила к работе.

Прокурор района Поляков встретил меня хмуро, с работниками аппарата не познакомил, вызвал секретаря и попросил показать рабочее место. Посадили меня в проход­ном кабинете. В смежном кабинете работал другой следователь, но она в тот день задержалась по делам.

Примерно через час секретарь принесла "навалом", без расписки 31 уголовное дело. Там были уголовные дела об убийствах, о хищениях и "арестантские' дела, по которым обвиняемые содер­жались под стражей, в том числе с нарушенными сроками и без предъявления об­винения. Но были дела и по ст. 140 п. "б" УК РСФСР (незаконное прерывание женщиной беременности).

Как это могло быть? Да ничего удивительного. Из пяти следователей по штату работало только двое. Три следователя ушли на фронт, дела сдавали "ку­чей" и их спокойно складывали в шкаф. В про­куратуре осталось также всего два помощника прокурора, а ведь Мытищинский район считался одним из самых крупных промышлен­ных районов области.

Получив в производство такое количество уголовных дел моим первым "активным" дей­ствием было закрыться на ключ и расплакаться. Вскоре пришел следователь из смежного кабинета. Мне невероятно повезло. Это оказался очень опытный следователь, прекрасный человек Коробицына Зинаида Львовна. Она добровольно, по доброте душевной стала разбирать дела по срочно­сти и сложности, рассказывать, как их изучать, составлять планы расследо­вания. Я впервые услышала слова ободрения. Поверьте, в то время мне это было просто необходимо. Она стала моим первым и добровольным наставни­ком, хотя сама была загружена сверх меры. Именно она позднее научила ме­ня при большой нагрузке расследовать одновременно 6-7 уголовных дел. Ко­робицына была удивительно организованным в работе человеком и этому я училась у нее. Не знаю, по всей ли стране или только в органах прокуратуры Московской области, но у нас существовала норма оконченных следова­телем дел в месяц. Восемь. В производстве тогда у нас было от 12 до 20 уго­ловных дел. Позднее мы немного "ловчили". Заканчивали в месяц до 5-6 бо­лее или менее сложных дел, а "норму" дополняли делами по ст. 140 п. "б" УК РСФСР. Однако эти дела иногда оборачивались невероятной сложностью, когда выяснялось, что беременность прерывала не сама женщина, а дей­ствовала «абортмахерша», а еще хуже, когда обнаруживался незаконный абор­тарий.

Хорошо помню свое самое первое дело. Среди полученных мной в производство дел было дело о нерас­крытом убийстве девочки шести лет, труп которой без пальто, шапки и обу­ви (дело было в феврале), обнаружили около рельс железной дороги не­далеко от станции Тайнинская. Рядом лежала отрезанная рука. Конечно, я не мог­ла не заинтересоваться таким делом. Истребовала акт вскрытия трупа и заключение судмедэксперта. По его заключению смерть девочки насту­пила от асфиксии, путем наложения мягкого предмета на дыхательные пути, рука отрезана посмертно, возможно проходящей дрезиной (повреждения проходящей электричкой были бы обширнее).

Допросив мать ребенка, установила, что девочка с детьми каталась на горке и не вернулась домой. Одета была в зимнее добротное пальто, поверх его обвязана пуховым платком, на ногах - валенки. Пришлось допрашивать детей в возрасте от 5 до 12 лет. Их допрос дал хороший результат. Девочку увезла с горки на санках молодая девушка, которая часто проходила мимо горки, и, по-видимому, жила неподалеку в железнодорожных бараках. По поручению прокуратуры милиция буквально за 2-3 дня установил личность неизвестной девушки. Уже в ходе первого допроса она соз­налась, что увезла девочку с горки, пригласила ее к себе в гости, где и задушила по­душкой. Похитила платок, пальто и валенки, труп положила почти на рельсы (хотела имитировать наезд поездом). Преступление было раскрыто и рассле­довано меньше, чем за месяц. Это дело и мое "усердие" начальник следственного отдела прокуратуры области - Былинкина Александра Петровна докладывала на совещании следователей. То, что и дело, и мой успех заметили и не оставили без внимания, оказало на меня большое влияние и окончательно "привязало" к работе следователя, хотя так сложилось, что последующий год стал для меня очень трудным.

На работу я ездила по двум железным дорогам. От станции Немчиновка (Бе­лорусский вокзал), где жила, и до Мытищ (Ярославский вокзал), да еще на метро от вокзала до вокзала. Следует сказать, что на нашей дороге еще не было электропоездов, ходили пригородные паровые поезда. С первых дней войны оставалась только одна железнодорожная колея, вторую сняли. Пять поез­дов в сутки (5 - на Москву, 5 - обратно).

Так случилось, что 2 сентября 1942 года я допоздна задержалась на работе, где и заночевала. Спала в кабинете на столе, а утром приехала сестра и сказала, что у мамы случился инсульт. Соседи и начальник стояв­шей в поселке на отдыхе военной части помогли отвести маму в Кунцев­скую горбольницу. Поляков отпустил меня с работы, и мы с сестрой уехали в боль­ницу, где и пробыли весь день. Мама оставалась без сознания.

Утром сле­дующего дня попросила Полякова отпустить еще раз, но он отказал. Я работала первый месяц, уехать сама не решилась, осталась на работе. Позднее пришла Зинаида Львовна, поругалась с Поляковым и по­звонила Былинкиной. Она сейчас же отпустила меня и тоже много неприят­ного сказала Полякову. Приехав в Москву около 15 часов, позвонила из автомата в больницу. Мне ответили, что мама недавно умерла. Так мы с сестрой остались одни, папа был где-то на фронте.

Этот год для нас стал самым трудным. Сестра училась в шко­ле, мне ездить на работу было далеко, нагрузка дел большая, на продовольст­венную загородную карточку сестры кроме 400 грамм хлеба почти ничего не вы­давали, дров у нас практически не было, собирали сухостой в лесу. Но шла война, люди на фронте гибли, и я совершенно искренне счи­тала, что наши трудности - это еще не трудности.

В конце 1942 года прокурора района Полякова перевели в Павловский.

Посад, а в Мытищи назначили прокурора Коломенского района Шура. Под его руководством я проработала до августа 1945 года. К концу следующего года моя работа стабилизировалась, появилась уверенность в себе. К тому же на нашем направлении прибавилось пригородных поездов, что намного облегчило дорогу на работу.

К этому времени я вышла замуж. Муж работал военным прокурором в Главной военной прокуратуре. Он получал больше меня зарплату, лучше снабжался. Нам с сестрой стало легче материально, а у меня появилась поддержка и опора. К тому же в 1943 году в органах прокуратуры ввели классные чины и форму. Первый раз выдали 3 комплекта готовой форменной одежды - парадный, повседнев­ный и дорожный. Ношение формы на работе было обязатель­ным.

Первые трудные годы работы и жизни, совпавшие с началом Великой Отечественной войны, доверие и самостоятельность в работе, поддержка та­кого следователя, как Коробицына, необыкновенная требо­вательность, но и доброжелательность, понимание начальника следственно­го отдела Московской областной прокуратуры Былинкиной, никогда не де­лавшей (во всяком случае вслух) скидки на "молодость" в работе, а также помощь зонального прокурора отдела Агафонова (позднее работал в Прокурату­ре Союза ССР) помогали формированию во мне работника, от­ветственно относящегося к порученному делу. Все это, плюс интерес к ра­боте, сделали из меня действительно опытного следователя, а затем и прокуро­ра.

Для подтверждения сказанного расскажу о двух расследованных мной делах. В 1942-1943 годах в городе Калининграде Мытищинского района (сейчас город Королев) начали строить цеха для завода-хозяйства конструктора Королева (тогда мы еще не знали этого имени). Приехало много рабочих из Казахстана, Уз­бекистана, Таджикистана, многие с семьями. Временно они жили в палаточ­ном городке, но для них строили бараки. Между тем наступила осень - холо­да, дожди, болезни, даже со смертью нескольких детей. Ответственные ра­ботники райсовета вынуждены были временно до окончания строительства теплого жилья, переселить часть рабочих в пустующие теплые дачи расположенного неподалеку дачного поселка старых большевиков. И тут во все инстанции пошли многочисленные жалобы. Прокуратура области возбудила уголовное дело против ряда ответственных лиц по обвинению их в злоупотреблении служебным положением и халатности. Расследование поручили мне. После тщательной проверки уголовное дело я прекратила за отсутствием состава преступления. Прокуратура области, про­верив дело, с прекращением согласилась. Но поток жалоб усилился, а одним из мотивов было то, что дело расследовал неопытный следователь. В один из дней вместе с делом меня вызвали в прокуратуру области и предложили немедленно ехать в Комиссию партийного контроля ЦК КПСС к Землячке Розалии Самойловне.

В кабинете меня встретила седая пожилая женщина со старинной прической. Одета была, как Н.К.Крупская на портретах: платье-сарафан, строгая белая блузка. Точно помню, что на ее лице, когда я вошла, промельк­нуло удивление. Встретила она меня словами, дескать, как я могла прекра­тить дело и так обидеть старых, заслуженных людей? Эти слова, по-видимому, определили мой ответ. Хотите, верьте, хотите, нет, но я ответила дерзко, что не могу понять, как эти заслуженные люди - коммунисты могут жаловаться, что в их пустующие дачи временно пересилили умирающих от холода и болезней рабочих и их детей. В ответ она предложила мне расска­зать суть дела. Выслушав почти молча, велела оставить дело у нее. Попрощалась доброжелательно, вышла из-за стола и пожала мне руку. Через 2-3 недели дело вернулось без изменений для хранения в архиве.

А вот еще одно дело. В районе, так же, как и во всей стране, систематически проходил сбор посылок от населения для подарков фронтовикам. В нашем районе сбор проходил через Бабушкинский горсовет (город Бабушкин входил в Мытищинский район). Возглавляла это дело секретарь горсовета Елисеева. Она занималась хищением из посылок наиболее ценных предметов. Дело в том, что посылки-подарки, не адресованные на фронт конкретным лицам, вскрывались и сортировались в помещении горсовета. Из них соби­рались примерно однородные посылки (теплые вещи, папиросы, сладости), затем они вновь паковались и отправлялись на фронт.

Прокурор района Шур в отношении Ели­сеевой возбудил уголовное дело, а расследование поручил мне. В квартире у обвиняемой мы обнаружили около 50 плиток шоколада, много шерстяных перчаток, варежек, носков, множество пачек папирос, даже вышитых носо­вых платков. И хотя трудно было добиться разрешения на привлечение ее к уголовной ответственности, но она все же была арестована, дело на­правлено в суд. Елисееву приговорили к реальному сроку лишения сво­боды, который она и отбыла полностью.

С каждым подобным дело мы мужали и овладевали профессией. А в декабре 1946 года приказом прокурора Московской области меня назначили народным следователем прокуратуры Кунцевского района. Здесь я проработала шесть с половиной лет, а в 1952 году неожиданно для себя была вызвана на стажировку в следственное управление Прокура­туры Союза ССР, где мне предложили остаться в должности прокурора 3-го отдела управления.